Александр Венгер - Затяжной конфликт. Роман

– Ребята, давайте поймаем и … ( непечатное слово )!

Через несколько минут прибыл воевода со своим помощником, кошкой Мариной и четырьмя советниками. При свете фонариков мало что можно было разглядеть, поэтому расследование отложили до утра. Спать никто не мог. То и дело выглядывали из палатки: скоро ли рассвет? Строили догадки о том, что взорвали: дорогу к озеру? чью-нибудь машину? Зачем?

Когда рассвело, стало ясно, что бомбы взорвались метрах в пятнадцати от кромки леса. Как раз там по приказу воеводы должна была расположиться сотня Максима. Видимо, в темноте бомбисты приняли за палатки выстиранную одежду, развешенную для просушки. Значит, шли взрывать не дорогу и не машину. Шли убивать. Очередные сумасшедшие. Такие же как тот, что стрелял в лесу. И бог знает, сколько еще таких маньяков во вражеском лагере.

– Вот будет работка зашивать все эти дырки, – переживал Федя, рассматривая рубашку, иссеченную осколками.

– Радуйся, что не придется зашивать собственную шкуру, – посоветовал ему кто-то.

Самозванец, вместе с другими изучавший последствия взрывов, сокрушенно качал головой:

– Слыхал я про адскую машину, да сумлевался. А так складается, что правду бают.

Максим укорил его:

– А ты всё хотел нас сюда разместить, ругался.

– Ну прости, Бога ради. Кто ж мог знать!

Венесуэльский Хосе принимал живейшее участие в обсуждении, объясняя, какой громкий был взрыв: «Бу-у-ум!». Ему вторили чилийцы, размахивая руками и повторяя: «Бум!! Бум!!!».

– No pasaran! – провозгласил Максим, и иностранцы в ответ что-то восторженно залопотали.

Он на всякий случай повторил « No pasaran! » и пошел осматривать местность вокруг воронок, оставленных бомбами. Глазастый Сашка обнаружил неподалеку бурые пятна, похожие на засохшую кровь. Кровавые следы вели к границе леса и тянулись по полю. Выходило, что один из диверсантов стал жертвой собственного взрывного устройства – отсюда его хромота и ночной крик. За свое открытие Сашка был пожалован порцией сгущенки, от которой гордо отказался, заявив: «Что я, младенец?!».

– Тогда давайте я съем, – предложил Федя, что тут же и сделал. Сашка проводил сгущенку тоскливым взглядом.

Пошли разговоры, обсуждение причиненного ущерба. Кто-то похвастался:

– От моих штанов вовсе ничего не осталось! Одни клочья.

– Хорошо тебе: зашивать не надо, – позавидовал Лёха.

– Куртка новенькая была, джинсовая, – сетовал Серёга. – Сносу ей не было. Лет пять не снимал, а вот решил типа постирать – и на тебе!

У Анны Михайловны удалось получить несколько комплектов запасного обмундирования для тех, чья одежда пришла в полную негодность. Феде и тут не повезло: на его размер ничего не нашлось.

– А нечего было таким здоровым вырастать, – назидательно сказал Слава. – Нормального роста надо быть, как все.

Федя беззлобно послал его матом и спрятал остатки рубашки, собираясь, вероятно, заняться ее реставрацией в другой раз.

Точку в этой истории поставил воевода, объявив:

– Чтоб отныне на дозоре один воин смотрел в ночные погляделки без перерыва! – Имелся в виду прибор ночного видения. – А коли Вася проследит какое небрежение, так я нерадивца самолично плетью оприходую.

Во избежание новых эксцессов, в очередной дозор Максим пошел сам, взяв в напарники Егор Егорыча – пожилого пропойцу с лицом, покрытым струпьями, как у безвинно наказанного Иова. Выбор Максима оказался удачным: россказни напарника помогали не заснуть, а от наблюдения не отвлекали, поскольку внимания к себе не требовали.

Рассказ Егор Егорыча

Я, может быть, последний русский интеллигент. Потому как все другие или не интеллигенты, или не русские. Вот, положим, Артур Артурович. Он, обязательно, очень культурный и образованный, только никакой он не Артур Артурович, а Арутюн Арамович. А мне фамилия завсегда была Поликарпов. И что я интеллигент, так это даже в моей трудовой книжке обозначено, что работал я в Главном Московском Университете. Профессора со мной за ручку прощались, а доценты говорили: «Здравствуйте, Егор Егорыч. Как поживаете, Егор Егорыч?». А я со всеми вежливо, притом, что даже никакой коррупции мне не давали.. Вот удивляюсь: всем дают, а вахтеру нет. Как будто он не человек и может прожить на свою, извините, зарплату.

И все равно, вот не поверите, а выперли меня по собственному желанию как пьющего много водки на боевом посту. Но это вранье. Я водку не уважаю. Вот ежели самогонка от Ильича – тогда другое дело.

Лагерь спал. Максим представил себе, как похрапывает во сне Георгий Победоносец и дремлют стоя кони его эскадрона. Как вздрагивает Орлеанская Дева, когда ей снятся застенок и костер. Как покоятся на облаке серафимы, прикрыв верхней парой крыл глаза и уши, средней – бестелесное тело, а нижней – срамные места. Только дозорные бодрствовали, бдительно разглядывая в бинокль поле, слабо освещенное ущербной луной. В голове сложилась первая строфа стихотворения:

Стихотворение не желало сочиняться дальше, и он снова стал вполуха слушать треп Егор Егорыча.

Продолжение рассказа

Значит, нанялся я ночным сторожем в турфирму «Сириус». Не знаю уж, отправляли они туристов на Сириус или куда подальше, а дела у них шли неплохо. Мебель новенькая, на столах компьютеры с диагональю, а кресла здоровенные, как, извините, в зубоврачебном кабинете. И диванчик небольшой, но для спанья удобный. Ну и как-то ночью, смешно сказать, всё подчистую стибрили. Столы с креслами, компьютеры с диагоналями, сейф с деньгами – ежели, конечно, они там были – и даже диванчик. А меня, сволочи, на пол переложили.

Утром понабежали следователи, меня растолкали и объяснили, что это я грабил. А я им прямо говорю: «Я что, Шварценеггер, чтобы всё это унесть? И на кой мне столько мебели?». Так что директор устроил мне раздолбеж, а туристам рассказал, что их денежки – фьють, поэтому никакие Сириусы им не светят, и пущай сидят дома и смотрят передачу «Курорты мира» по телевизору. А себе купил трехэтажную виллу и неслабый «Лексус» с наворотами и разными цацками. Ну, да не об нем речь. А об том, что остался я опять без работы…

Егор Егорыч травил байки до конца смены, прерываясь только на закуривание новой сигареты. Никакой реакции слушателя не предполагалось, лишь время от времени звучало: «Не спишь? Ну так слушай дальше». Максим волей-неволей слушал.

После нападения бомбистов снова потянулись дни и ночи без заметных происшествий. Пару раз прошел небольшой дождь, да однажды рухнула палатка, которую в темноте случайно протаранил Федя. На него, как обычно, поворчали, но, скорее, для проформы: восстановление палатки внесло в жизнь хоть какое-то разнообразие.