Ирина Тихолоз - Кремль спокойствия

Сату открыла термос и разлила всем чай.

– Ну, а с первосортниками все просто: формируешь идею и проводишь ее. Единственная сложность в том, чтобы выбрать наиболее эффективного транслятора этой идеи. Но я больше всего жду следующего этапа – работы над балансом.

– Да! Я тоже его побыстрей хочу! – подхватила Аки.

– А это что за этап? – поинтересовалась я, в последнюю секунду остановив поток информации по этому вопросу от Святого Я, который уже начал из легких плавающих образов принимать форму трехмерных мыслей.

– Это последний этап обучения, плавно переходящий в практику. По крайней мере, так будет у меня, поскольку я выбрала это направление в качестве основного, а Аки взяла его как дополнительный спецкурс. Для меня работать над трехмерными или даже вселенскими сценариями – это, конечно, здорово, но хочется взять немного выше и создавать не только сценарии и даже сценаристов, но и держать необходимый баланс во всей этой многомерной структуре: минимизировать количество искаженных вариантов, тупо отправленных в мусорную корзину вселенских ошибок. Если такие возникают, мне интересно работать над их выведением из, казалось бы, безнадежных искажений на нейтральный или даже созидательный уровень. Схлопывать вселенные и персонажей можно до бесконечности, но выводить все к золотому балансу – это особо тонкое и очень сложное искусство.

***

Пицца оказалась настолько вкусной, что в следующие три дня я заказывала ее еще и еще все с тем же пунктиком «бесконтактная доставка», но на четвёртый день все же решилась на мимолетную встречу с человеком.

Монахи полностью самостоятельны с малых лет. Нам предоставлялся необходимый набор продуктов и средств для поддержания чистоты в кельях, поэтому мы всегда делали все сами от завтрака до уборки. Лишь изредка, когда не хватало времени на приготовление обеда, мы перекусывали в монастырской столовой рисом или гречкой с жареным в куркуме паниром, а иногда простым чечевичным далом со скромным набором специй и овощей.

По инерции первое время мне хотелось придерживаться самостоятельности, но на поддержание чистоты в доме и приготовление еды совсем не хватало времени, оно полностью было занято службой. Я продолжала изучать и проводить необходимые комбинации энергий для правителя. Затем Амирани уже по сложившейся традиции перехватывал, разрушая мои идеальные авторские сплетения, и искажал на свой лад, отправляя их адресату с такой молниеносной скоростью, что мне едва удавалось отследить, уловить и на скорую руку хотя бы частично очистить и восстановить изначальную комбинацию. На это уходили уйма сил, несмотря на то, что почти все время я проводила в неподвижном состоянии: этот процесс требовал максимальной концентрации. Я даже начала ощущать, как постепенно мои мышцы стали атрофироваться, но на уборку совершенно не оставалось энергии, и каждое движение сопровождалось непривычно ощутимым усилием. Лишь с перерывами на еду, душ и прочие бытовые необходимости, я настолько много зависала над третьей мерностью, что связь с ней уже постепенно начала давать заметные сбои. Встреча с кем-то из внешнего мира как ничто иное должна была укрепить ее.

Я подошла к зеркалу, ужаснулась своему бледному виду и худобе, приняла душ, надела свежую рясу и вызвала горничную, которая должна была прийти через двадцать минут. Еду и прочее обычно доставляли ровно ко времени, поэтому шесть минут, на которые она опоздала казались для меня вечностью, но вовсе не потому, что я привереда и ханжа, помешанная на пунктуальности. Причиной ощущения растянутых, словно тягучая и вязкая субстанция, минут было волнение перед, пусть и мимолетной, но все же встречей с человеком из внешнего мира. Вскоре раздался звонок в дверь, и в это мгновение все переживания, которые существовали в моей голове до него показались жалкой тенью того ужаса, что охватил меня после. Я снова мельком взглянула на себя в зеркало и поправила выбившуюся прядь волос, заметив дрожь в руках. Когда я спустилась на первый этаж и потянулась к входной двери, чтобы ее открыть, дрожь усилилась настолько, что от одного взгляда на свои трясущиеся руки меня окатила новая волна ужаса. Переключаться с высших мерностей на третью оказалось сложнее, чем казалось. В последнюю секунду я собралась с силами, отпустила свое одичание и, не посмотрев в глазок, открыла дверь. На пороге стояла девушка лет двадцати. Она была в желтых резиновых перчатках и белом комбинезоне из плотного целлофана. Костюм больше напоминал биохимический, чем форму работника клининговой службы. В одной ее руке было ведро с различными бутылочками моющих средств, новыми, еще упакованными тряпками, щетками и насадками на швабру, которую девушка держала в другой руке. Всю эту и без того нелепую комбинацию дополняли ее леопардовые кеды на толстой белой подошве и белые носки с мелкими равномерно разбросанными принтами суши, сашими и роллов. Теперь я знала, как они выглядят, но пока не пробовала. Ее черные, идеально гладкие, блестящие волосы лежали в немного ассиметричном каре с неровным пробором на правую сторону. Левая бровь девушки была посередине покрашена в супер-яркие сине-оранжевые косые полоски. Большие и абсолютно черные глаза имели немного азиатский разрез, но верхнее веко не нависало. Восточные черты прослеживались у нее везде и во всем, но тонко, едва уловимо, оттеняя превалирующее европейское начало, даже несмотря на черноту волос и глаз, которые придавали еще больше белизны ее и без того светлой коже. На слегка румяных щеках девушки виднелись слишком равномерно и кукольно нарисованные темно-коричневым карандашом редкие веснушки. При виде меня она будто бы немного удивилась, но тут же сдержала удивление в себе. Ее пухлые губы расплылись в, казалось, хорошо отрепетированной, анимешной улыбке во все 32 зуба, а от огромных глаз остались две узенькие полосочки, в которых невозможно было отыскать зрачок.

– Привет! – жизнерадостно выкрикнула она, немного напугав меня. Только потом я заметила уходящие из ее ушей в высокий воротник костюма провода и услышала что-то похожее на фанк.

– Добрый день! – слегка растерянно, но с улыбкой и тоже громко ответила я, подключив жестикуляцию на случай, если девушка меня не слышит, а она меня определенно не слышала.

Она решительно вошла в дом, достала из кармана бахилы и принялась их надевать. Я потянулась к двери, чтобы закрыть ее, но увидела вдалеке сада Кристину, которая с обеспокоенным видом бежала к моему дому и одновременно с этим махала рукой, намекая на то, чтобы я подождала ее. Ситуация продолжала обрастать неловкостью и подогревать мое волнение на фоне одичания. Я тут же вспомнила нашу последнюю встречу с Кристиной и то, как плохо она закончилась. Тем временем женщина уже была совсем рядом и парой секунд позже ловко забежала в дом. Она была так же строго и красиво одета. На ней была черная юбка-карандаш, ослепительно белая строгая рубашка и идеально классические черные туфли. Волосы Кристины на этот раз были забраны в строгий конский хвост с небольшим начесом надо лбом и волосок к волоску заглаженными висками. Мне, как человеку, выросшему в монастырском однообразии и аскезе, было очень интересно разглядывать каждую мелочь во внешнем виде новых людей, поэтому я жадно и с большим любопытством подмечала абсолютно все: от тональной основы на коже до оттенков парфюма, которым я никогда в жизни не пользовалась.