Александр Шустерман - И снова о любви

«Это еще кто?» – подумал Димка, но не остановился и протянул дальше Саньку свое ружье, перехватив его за ствол. Потом снова взглянул наверх. На той стороне топи никого не было. И вдруг Димку оглушил грохот выстрела. Лоб его что-то обожгло, и единственное, что он успел, это удивиться, как глупо, однако, все получается…

Санек схватился не за ремень, а за приклад, и, в очередной раз взмахнув руками, чтобы перехватить ружье повыше, соскользнул и нажал на курок…

Он смог выкарабкаться из топи, и теперь лежал рядом с мертвым Димкой, оглашая громкими, истошными криками окрестности, рыдая в голос, потому что совсем того не хотя, по страшной и глупой случайности, застрелил своего друга, друга детства, который спас его только что от неминуемой смерти.

* * *

Дождь хлестал по лобовому стеклу, щедро рассыпая свои холодные капли. Уже стемнело, и свет фар встречных машин раздражающе слепил. С работы домой. Из дома на работу. И снова домой… заколдованный круг. Поди, вырвись из него. Выход надежно спрятан, скрыт за повседневной рутиной, за чередой процедур, которые прописал старший, самый основной Главврач жизни.

Вечер. Снова усталость наваливается, мягко, парализуя, и отбивая желание что-либо делать. В последние несколько месяцев это повторялось изо дня в день. Среди дня, в мелькающих в голове идеях виделись грандиозные начинания, которым можно было посвятить вечер. И превратить их, например, в дело жизни. Ну, или, на худой конец, просто в хобби. И очень хотелось, чтобы рабочий день поскорее кончился. Но, когда он уже заканчивался, предательская усталость сковывала мысли и не позволяла заняться тем, что еще пару часов назад вызывало такое воодушевление и прилив сил. Вечерами не хотелось уже ничего. Добраться домой, что-нибудь перехватить, приготовленное на скорую руку, и смотреть в экран, читая давно замусоленный текст книжки, пока глаза не начнут слипаться. Тогда спать. а наутро снова ощущение упущенного времени и возможности что-то изменить. Впереди рабочий день с надоевшей до чертиков работой, с ее напрягами и вечно недовольным начальством…

Радио было едва слышно. Вечерние новости, как всегда, переливали из пустого в порожнее. Сегодня в передаче дикторы мыли кости очередному проворовавшемуся и пойманному за руку политику. Пропесочивали кого-то еще, кто был в свое время слаб на передок. И вот теперь ему это сильно припоминают, как раз когда он имел нахальство пойти против главного, выдвигая себя в возможные цари местного уголка вселенной. Все было обыденно и противно. Хотя, с другой стороны, желание подглядывать в чужую жизнь заставляло продолжать прислушиваться к радио-бубнежу. В конце концов, при всей непотребности контента, радио не давало заснуть. Это было еще одной причиной, почему ему все еще позволялось жить на приборной доске машины.

– Добрый вечер, тетя Люда, – проходя мимо почтовых ящиков, окликнул он соседку по подъезду. В тусклом желтушном свете лампочки, одиноко свисающей с потолка, пожилая уже соседка выглядела слегка жутковато, и только задорный блеск глаз и добрая улыбка разбавляли это неожиданное впечатление.

– А, это ты, милай… – она слегка тянула гласные и акала на местечковый манер, – и тебе не хворать. С работы?

– Ага.

– Поздно ты, Леш… вон – ночь почти на дворе. Что ж за работа-то такая? С утра и до ночи…

– И не говорите, теть Люда. Давно уже пора в отпуск с таким графиком… хотя, похоже, нужно в отпуск на Марс лететь. Чтоб не дергали. Да и оттуда достанут.

– Никакой личной жизни. Прямо Стаханов, да и только!

– Ударник каптруда.

– Ну, иди, иди, ударник…

Лифт не работал уже несколько дней и сиротливо сидел в своем сетчатом гнезде-рукаве на первом этаже. Тетя Люда осталась внизу, а он, тяжело переступая со ступеньки на ступеньку, стал подниматься наверх. «Как старик, прям», – подумал он. «И это в неполные тридцать пять? Так и до одышки недалеко. И пузо скоро будет перекрывать передний обзор».

На кухне аппетитно шкворчала на сковородке яичница с обрезками докторской, а рядом маняще расположился запотевший стопарик. За окном ветер перебирал мокрые осенние листья старого каштана, как будто просматривая их насквозь на свет фонаря.

На экране еще мелькали кадры вчерашнего сериала, когда в дверь постучали. За дверью стояла тетя Люда.

– Милай, веревки на чердаке не поможешь подтянуть? Белье до полу отвисает.

– Сейчас?

– Ну а когда? До завтра скиснет мокрое. Помоги?

– Ну, пошли…

И они вдвоем стали подниматься на чердак. Тетя Люда мерным фоном рассказывала, как старушка-сказительница, обо всех домовых новостях, но Алексей ее почти не слушал. Односложно отвечая ей, зачастую невпопад, он вспоминал о том, как на чердаке они с пацанами играли в войнушку и тайком от родителей курили. Как устраивали там посиделки, когда стали старше, и девчонки-подружки-одноклассницы все более стали занимать мысли своими все четче обозначающимися округлостями… Давно дело было. Где теперь те дружбаны-приятели? И девицы разлетелись, повыходили замуж, позаводили детей. И только вот он, один, как-то не сподобился пока…

– … так я ей и говорю, пусть не ставит он свою машину здесь. Ни пройти, ни проехать! Хоть ты, Леша, скажи ему?!

– Ага…

– Из подъезда если кому с коляской – совсем ведь не пройдет же ж. Хотя кто у нас тут с коляской? Так… старухи одни. Разве что ты разродишься? Дык и тебе для того женщина нужна…

Слово «женщина» тетя Люда произносила мягко, с малоросским выговором «жэншчина», что выдавало в ней украинские корни. При мысли о корнях тети Люды в голове появлялись черно-белые кадры, как в старом советском фильме про комсомолок, с туго заплетенными косичками, в скромных платьицах ниже колен… тьфу ты. Позвонить что ли Аленке? Хотя вряд ли из этого что-то выйдет. Со времени последней их милой встречи она стабильно фильтрует его на телефоне. Слишком концептуальная она, в простоте слова не скажет. А ему просто тепла человеческого надо. Участия. Чтоб чай на кухне было с кем пить… Может посмотреть в Тиндере? Там девушки всякие есть. Но сама мысль об этом вызывала легкое отвращение. Наверное, он просто старомоден. Мда… судьба, похоже, не намерена заниматься устройством его личной жизни с возможным последующим размножением.

Продолжая топать наверх, на лестничной площадке предпоследнего этажа Алексей услышал веселый женский смех. Что-то завораживающее было в его серебряных переливах. В одной из квартир какая-то женщина, судя по голосу – молодая, обсуждала что-то по телефону. Слов было не разобрать, да Алексей и не стал бы прислушиваться. Встревать в чьи-то разговоры, пусть даже невольно, было не в его привычке. Не хотелось выглядеть навязчивым. Хотя иногда очень хотелось оказаться в центре событий чьей-то чужой реальности. Но сейчас его скорее удивляло само наличие смеха на этой площадке. Здесь же одни старики живут? Кто-то приехал в гости? – Теть Люда, а это что? – спросил он останавливаясь.