Виктор Некрас - Каменный престол. Всеслав Чародей – 4

Додумывать было некогда.

Налетели. Схлестнулись.

Звон и лязг железа, конский храп и пронзительное ржание, крики и матерная брань разом заполнил всё опричь. Отбив несколько ударов, Моислав успел заметить стремительный размах русского оружия. Клинок рванул горло, и мазовецкий князь повалился с седла, успев гаснущим сознанием увидеть кованый медный трезубец на алом поле щита – знамено киевских князей.

Воронцу повезло. Его конь оступился, когда копейный рожон уже летел лютичу в голову, ноги не удержались в стременах (плохи конные вои из лютичей, больше навыкли с лодейного носа на берег прыгать) и Воронец грянулся оземь – замглило в глазах. Бой отдалился куда-то, словно за толстую полупрозрачную стенку, глухо доносились звуки, через его голову бесшумными громадными тенями переносились всадники.

Всё было кончено.

Потом, очнувшись, лютич долго шёл по мазовецким лесам, собирая воедино остатки разгромленного русичами, ляхами и чехами войска Моислава.

– Сколько с тобой людей? – спросил Всеслав у лютича.

– С полтысячи, княже, – торопливо ответил тот. – Ляхи, лютичи, мазовшане, поморяне, пруссы, ятвяги. Все с жёнами, детьми. Все тебе служить готовы. Тем паче, Ярославичи – твои враги. Глядишь, и посчитаемся и за Мазовию, и за Моислава рано или поздно.

Всеслав раздумывал всего несколько мгновений. Хотя и раздумывать было нечего, и решил он почти сразу. Князь быстро переглянулся с женой и пестуном. Бранемира потупила глаза – решай как знаешь, ты – князь! (весь рассказ Воронца она слушала молча) – но Всеслав знал, что она с ним согласна. Да и могла ли быть с ним сейчас не согласна волхвиня – принять в службу воина за веру. Брень-воевода только одобрительно кивнул – за десять лет навык понимать своего воспитанника без слов.

Полтысячи воев – это сила. С ней можно многое совершить. Правда и кормить теперь их ему, князю полоцкому придётся. И в городе где-то поселить – пять сотен воев с жёнами и детьми – это не меньше двух тысяч человек. А значит, без новых даней не обойтись – и быть в эту зиму, помимо полюдья, и походам новым – к дрягве и литве, к летьголе да ливам.

– Добро, Воронче, будь по-твоему, – кивнул, наконец, князь лютичу. – Людей твоих уже должны были разместить на ночлег в детинце, а назавтра порешим, где вас поселить. Людей на помощь дома рубить дам, да и твои должно не разучились ещё топор в руках держать. А то небось и забыли как оно – деревья-то рубить, головы ссекая полтора десятка лет?

Князь негромко рассмеялся, а вслед за ним, искренне, без малейшей тени угодничества или подобострастия, обычных где-нибудь в персидских, греческих или арабских землях, а никак не на Руси, расхохотались и Воронец с Бренем. И даже княгиня Бранемира Глебовна усмехнулась невесело.

Облака шли ровными рядами, словно строй греческой латной пехоты. Тянулись от окоёма, нависая над кровлями и вершинами деревьев бело-свинцовыми громадами, набухшими дождём, висели над головой. Где-то там, среди этих пухлых гор глухо рокотал гром, но дождя не было.

– Парит, – процедил Несмеян, разглядывая небо. – Хоть бы гроза грянула, что ли…

– Грянет ещё, – сказал рядом кто-то.

Витко.

Сын воеводы Бреня стоял у плетня рядом с побратимом, и тоже разглядывал облака. Так, словно на небе и вокруг ничего больше не было важнее.

Несмеян досадливо поморщился и отвернулся.

А на кого досадовать-то, опричь себя?

Прошло уже три месяца с тех пор, как провалилась их первая попытка освободить князя. За это время можно было ополчить немаленькую рать (если бы она у тебя была – тут же ехидно подумал гридень). Можно было выкопать новый подкоп к княжьему порубу (если бы было откуда копать!). Можно было бы… много чего можно было бы сделать.

Но только ничего не изменилось.

Всеслав Брячиславич по-прежнему в порубе. Они – Колюта, Несмеян и Витко, – по-прежнему прячутся на Подоле и на Оболони. А княжичи полоцкие – у Святослава Ярославича в Чернигове. И связи с Полоцком нет никакой, что там сейчас творится – никто не знает. Только слухи.

Княгиня Бранемира удержала престол.

Вои Мстислава пытались захватить её во время полюдья.

Полочане выгнали новогородского посла.

Это было то, что знали все.

Гридень поправил на плече наброшенную свиту, потеребил длинный ус. Хотел было уже что-нибудь сказать другу, но не успел. За спиной со скрипом отворилась дверь в поросшей травой кровле полуземлянки, и на пороге возник голый по пояс мальчишка. Толстинные порты, босые, сбитые и запылённые ноги, соломенные вихры и облитые летним загаром плечи. Так сразу вроде и не скажешь, что кривич, таких и в Киеве полно.

– Далеко ль собрался, Бусе? – спросил Несмеян ровным голосом. Мальчишка глянул исподлобья и бросил недружелюбно:

– На торг. В доме шаром покати, скоро кору грызть начнём, как зайцы или лоси…

Гридень смолчал в ответ. Тем паче, что Белоголовый был прав – есть у них и вправду было почти нечего. А ему, мальчишке, на торгу проще всего будет появиться, таких там толпы…

– Не забыл, что тебя ищут? – подал голос Колюта, в свою очередь внимательно глянув на Буса. Мальчишка в ответ только молча дёрнул плечом и прошёл мимо к калитке. Колюта тоже смолчал в ответ на наглое поведение Белоголового, хотя в иной раз за такое стоило бы и поясом гридневым вытянуть вдоль хребта. Тяжёлым, сшитым из трёх слоёв турьей кожи, усаженным медными бляшками.

Все трое гридней проводили Белоголового взглядами, потом Несмеян вдруг повернулся к Колюте:

– Чего мы ждём? – спросил он угрюмо.

Колюта вздрогнул.

Вопрос не был неожиданным. Колюта и сам уже несколько раз себя о том спрашивал.

– Рано, – скупо ответил он, едва шевельнув губами.

– Рано, – с ядом повторил за ним Несмеян. – Ждём, когда поздно будет?

– Не шуми, – всё так же сухо и скупо ответил Колюта, не отводя взгляда от пыльной улицы за плетнём.

– Каждый день… – начал Несмеян.

– … приближает провал, – закончил за него Колюта. – Ты МНЕ про это будешь рассказывать, Рыжий?

Несмеян дёрнул усом и отвернулся. И впрямь, глупо вышло. Не ему указывать тому, кто сделал тайную войну своей жизнью.

– Рано, – повторил Колюта. – Мы можем ударить в било, собрать вече… и что? Что мы скажем князю? Не люб, иди вон? Так кияне нас не поймут. Нет вины за князем… Выпусти Всеслава? Что киянам до Всеслава?

Несмеян молчал.

Вестимо, Колюта был прав.

Будылья там и сям пробили толстый слой сероватой земли с частыми прожильями глины и торчали над осыпью. Судила несколько мгновений разглядывал оплывшую осыпь в овраге, словно пытаясь что-то понять.