Тэо Наран - Маг Многоцветья

Через два года война закончилась, и вскоре после победы Арана Совет решил выпустить Райярра. Ему сказали, что казнят… Думаю, впрочем, что на тот момент он был довольно безразличен к собственной жизни. Может быть, даже рад был умереть. Однако его не убили. Обрили голову в знак позора, лишили всех привилегий, изгнали из Ассоциации и отпустили на свободу, в полуголом виде заставив его пройти через площадь, как безымянного предателя, чтобы каждый честной аранец мог плюнуть в отступника или швырнуть в него гнилым помидором.

Мы были там, Байлар… Мы ждали его в конце пути. И от ярости и боли темнело в глазах, но Райярр все это вытерпел с большим достоинством. Он не выглядел сломленным… и все же, что-то в нем искалечили, что-то изувечили, повредили. На него и смотреть-то было страшно – бледный, худой, похожий на призрака, с запястий капала кровь, все тело в шрамах, на его изможденном лице глаза казались огромными – в них застыло странно спокойное выражение человека, который смотрит только внутрь себя. Это и было самым худшим: страшнее всего Райярр был изранен внутри. Он, кажется, с трудом нас узнал. Но, когда узнал – то улыбнулся нам! Только выглядело это так, будто он уже забыл, как улыбаться.

Мы забрали его с собой и поселились вместе в одном доме в тихом безлюдном местечке, где вокруг была только красота природы. Мы заботились о Райярре, даже Мирта бросила свои дела, чтобы быть с ним рядом. Она, которая никогда не говорила нам слов о любви… Впрочем, ее поступки всегда были красноречивее любых слов. Здоровье Райярра постепенно поправилось: исчезли последствия пребывания в сыром подземелье, вечная лихорадка ушла, зрение снова стало острым, и даже раны от цепей перестали все время открываться. Но это только физически, а духовно… там все было сложнее. Какое-то время мы вообще думали, что Райярр не станет прежним никогда. Он временами делался очень странным, будто уходил в себя и не видел ничего вокруг, и так мог сидеть сутками, без еды или сна, и почти невозможно было до него достучаться. А когда спал, то все время просыпался от кошмаров, и мы не могли ему помочь… Было еще много всего. А один раз я вообще поймала его, когда он стоял на краю обрыва и смотрел вниз, с этим пугающим пустым взглядом… правда, Райярр потом сказал, что вовсе не собирался убивать себя, но я не знаю… в тот момент я испугалась, как никогда в жизни. В общем, мы просто боялись оставить его одного. Все, на что мы надеялись тогда – что он все же сможет выбраться…

Райярр выбрался. В конце концов, его дух всегда был невероятно силен. Он понемногу все-таки пришел в себя, и, как только восстановил силы, тут же попрощался с нами и ушел прочь. Он должен был двигаться дальше, а мы – отпустить его… И в следующий раз мы с братом встретились спустя много лет.

Так что вот тебе правда, Байлар. Райярр никогда не убивал твоих родителей. И не имел к этому отношения. Потому что в это время сидел в аранской тюрьме за помощь таким же рандаирцам. Байлар… ты что, плачешь?

– Нет, – соврала целительница и стерла слезы со щек.

Инис чуть усмехнулась в темноту.

– Я тебе рассказала не потому, что ты так уж мне нравишься… Просто ты сказала, что брат тебе небезразличен… И еще мне хочется чуть больше справедливости в этом мире. Не хочу, чтоб Райярра обвиняли в том, чего он не делал. Он натерпелся уже достаточно и без того… Можешь себе представить, что после всего случившегося, когда некоторое время назад Совет ассоциации призвал его обратно – он вернулся! Он стал с ними работать вновь, бок о бок с этими людьми, которые до того так с ним обошлись!

– Потому что – Райярр… – едва слышно сказала Байлар, и улыбнулась сквозь слезы.

"Отчего мне так больно, Сег? Будто весь мир обрушился мне на плечи своей безмерной тяжестью. Будто сердце горит в груди, и скребет его когтями злая тоска. Отчего душа моя кровоточит и не может смириться со своим бессилием?"

Бессилие. Страшное бессилие. Не обратить время вспять, не раздробить на клочки пространство. Не оказаться рядом с ним и не протянуть ему руку. Ничего уже не исправить, не отменить.

Мне так горько, что хочется выть. Оттого, что я не в силах изменить уже произошедшее. Я не могу стереть его боль. Не могу отогнать его страх. Не могу залечить его раны или просто встать рядом, плечо к плечу, и сказать: сегодня я сражаюсь на твоей стороне. Ты не один.

"Отчего мне так больно, Сег? Разве так бывает? Чтобы за другого – столько слез. За события давно минувших дней?"

Почему я не могу помочь? Отчего мне так больно?

"Так бывает, Сег?"

Канан пребывал в затруднении.

Было совершенно очевидно, что вокруг (а именно – между Инис и Байлар) происходит что-то странное, но вот что именно – от взора юноши самым обидным образом ускользало.

Прошлой ночью он заметил, что госпожа Байлар плакала, плакала горько и неутешно, тихо и страшно. Канан был поражен: он знал целительницу как личность сильную и, пожалуй, почти жесткую. До сих пор он не видел ни одной ситуации, в которой этой женщине изменило бы ее хладнокровие. Что же могло так ее расстроить? Что могло случиться? Сердце Канана разрывалось, а душа пришла в смятение: ему нравилась госпожа Байлар, и очень хотелось ее утешить, но он не знал, в чем дело, и потому не мог решить, стоит ли к ней соваться. В конце концов юноша вполне справедливо рассудил, что лучше будет целительницу не трогать.

И наутро Байлар казалась усталой и подавленной, а Инис Верделл, хоть и выглядела столь же равнодушной, как всегда – и то была задумчивее обычного и тише. Они совсем не говорили друг с другом и явно избегали встречаться взглядом. Неужели они поссорились, размышлял Канан. Но почему? Неужели Инис Верделл, – на этом месте он похолодел, – обижает госпожу Байлар?? Что же тогда делать? Как мужчина Канан не мог допустить, чтобы женщину, которую он должен защищать, оскорбляли. Но Инис Верделл тоже, во-первых, женщина (хоть и ненормально сильная), а во-вторых, она – Белый Менестрель… иначе говоря, Канан ею восхищался. Очень.

В общем, Канан оказался в весьма неловком положении. Что его очень беспокоило, так что неудивительно, что ночью он не сразу смог заснуть. И вовсе он не собирался подслушивать их разговор, а просто так уж вышло, и непонятно было, как бы намекнуть девушкам, что он их слышит, чтоб не получилось неудобно.

– Инис… спасибо тебе за вчерашнее. Извини, тогда… было слишком сложно, слишком много всего, и я не смогла тебя как следует поблагодарить.

– Понимаю, – спокойно кивнула менестрель.

"Так значит, они не ругались?" – подумал Канан.

– Я правда тебе очень благодарна. Это было… важно для меня.

– Да… – Инис немного помолчала. – Не знаю, насколько я имела право тебе это говорить, но… – она так и закончила фразу, оставив продолжение неясным, пожалуй, даже для себя самой.