Анна Поршнева - Как стать хорошим государем

У Кощея была страшная тайна, которую он хранил пуще жизни, каковая, как известно, обретается на конце иглы, а игла та – в яйце, а яйцо – в утке, а утка – в зайце, и проч. и проч.

Дело в том, что Кощей не всегда был стар, богат и лыс. Когда-то он был молодым златокудрым романтиком без гроша за душой и ездил с песнями по городам и весям, сражая драконов и освобождая прекрасных принцесс. В общем, прямо говоря, был он тем самым принцем на белом коне.

И, как подобает всякому сказочному принцу, мечтал встретить свою любовь. Но первая принцесса, которую он вызволил из плена, была старовата. Вторая, пока томилась в пещере дракона, завела шашни с каким-то мимо проходившим троллем. Третья оказалась лопоухой. Четвертая шепелявила. Пятая была прехорошенькая милая девушка, и он едва не обрел свое счастье, но, узнав, что она у него не первая, прелестница разрыдалась и отвергла принца. Шестая за время заточения прониклась верой в Бога и немедленно после освобождения ушла в монастырь. Что-то не то оказалось и с седьмой принцессой, и с восьмой, и с девятой… Потом принц сбился со счету. Зубастые огнедышащие пасти драконов неприметно слились в его голове со смазливыми личиками девиц, и вскоре он уже не отличал чудовищ от красавиц.

В общем, он повзрослел и помудрел. Перестал заниматься всякой ерундой, завалил еще с десяток драконов побогаче, выкупил тридесятое королевство со всеми потрохами и выстроил себе дворец. Теперь Кощей – глубокоуважаемый правитель, с которым считается даже Суд по правам человека. Неудивительно, что он предпочитает скрывать, что когда-то был принцем на белом коне.

– Да у вас, батенька, подагра, – ласково улыбаясь, сказал добрый доктор.

Кощей нахмурился, почесал лысину и спросил неуверенно:

– С чего бы?

– А мяско, небось, любите? Суп харчо, шашлычок, бифштекс с кровью?

Мяса Кощей последние триста лет не ел вообще. Предпочитал белую речную рыбу типа леща и, в противовес тому, стерлядь с осетриной. Любимой же едой нестарого еще (по его собственному разумению) мага была хорошо распаренная в печи каша с луком и грибами. поэтому на вопрос доктора он только неопределенно пожал плечами.

– Вином, опять же, злоупотребляете… – продолжал свои, ни на чем не основанные, инсинуации лекарь.

Вино Кощей употреблял редко, в основном, на свадьбах воспитанниц. Пил по утрам крепчайший кофе (две чашки, на каждую чашку – одну ложечку нерафинированного сахара), днем – слабенький зеленый чай, вечером – брусничную или малиновую водицу.

Пришлось опять пожать плечами.

– Ну, вот, батенька, вот вам и королевская болезнь. – радостно заключил доктор.

То, что болезнь была королевская, несколько обрадовало бессмертного старика, но боль в запястьях и ступнях свела на нет эту маленькую радость.

"Что ж случилось?" – ворчал про себя Кощей, пробираясь тайной волшебной тропой к тому месту, где был припрятан сундук, а в сундуке заяц… ну, да вы знаете. Магическим образом явив на божий свет иголку, Кощей крякнул. Все сразу стало ясно. Каким-то образом в схрон попала вода и иголка малость проржавела. Несколько колдовских пасов, пара заклинаний, добавляющих легирующие добавки, дополнительное осушение всего вокруг и заливка щелей в магической реальности магической же затиркой, и – вуаля! – нет подагры, как и не было.

"Да, слаба у нас еще медицина, – думал Кощей, похрустывая тертой морковкой с изюмом и прислушиваясь к внутренним ощущениям организма. – Многое не изучено. Нет индивидуального подхода к больному".

С утра на завтрак у Кощея была овсянка, сваренная на воде, без соли и сахара. Сам Кощей предпочел бы яичницу с беконом, но – как говорил его доктор – если ты бессмертный, ты тем более должен следить за уровнем холестерина в крови и не злоупотреблять жареным. Никому не хочется завести вечные бляшки в сосудах и вечную изжогу.

Также Кощею не полагалось и кофе. Полагался Кощею жидкий ромашковый чай и горсть витаминов. Понятное дело, что после такого завтрака настроение у великого колдуна было не ахти. Он подошел к окну, взглянул на ноябрьскую русскую равнину за окном. Нет ничего грустнее ноября на русской равнине! Подумав эту нехитрую мысль, Кощей прошел в кабинет и принялся разбирать почту. Отложив в сторону письма от восьми или десяти Василис, удачно выданных замуж и теперь регулярно извещавших опекуна о своих многочисленных семействах (письма эти Кощей привык читать после обеда), бессмертный старик рассортировал остальную корреспонденцию, носившую в основном юридический характер, по номерам дел в своей личной картотеке. Но одно письмо, к которому был прикреплен сероватый потрепанный конверт, привлекло его внимание.

В письме некий Бабай обвинял его, Кощея, в узурпации образа злодея в русском фольклоре. Почему-то некого Бабая это очень раздражало. В нелестных выражениях он описывал личные свойства Кощея и риторически вопрошал: "Разве может столь одиозная личность претендовать на звание темного повелителя?" На этом месте Кощей пожал плечами – ни на какое звание он не претендовал, лицом был скорее бледен и вообще ничего темного за собой не замечал. Напротив, он считал себя крайне добропорядочным и справедливым правителем.

Далее Бабай принимался расписывать собственные достоинства, главным из которых он считал свою выдающуюся роль в воспитании подрастающего поколения. "Миллионы детей, – писал он, – выросли в священном ужасе перед таинственным обитателем чердаков, и только это удержало их от неразумных поступков, всяческого баловства и шалостей!" – Кощей хмыкнул.

Затем в письме зачем-то подробно расписывалась малодостоверная версия происхождения имени чудовища от некоего Бабая-Аги, грозы рязанского и калужского княжеств, и походя задевалась честь бабы-яги, которая якобы облыжным образом присвоила себе славное прозванье, предварительно исказив его из вредности.

"Надо Яге рассказать, – подумал мельком Кощей, – пусть старуха потешится". Заканчивалось письмо безоговорочным требованием уступить автору, то есть Бабаю, звание главного злодея древности и современности.

Кощей еще раз перечитал письмо, занося основные тезисы в записную книжку, потом открыл карточку "Дела об оскорблении чести и достоинства", присвоил номер, и в задумчивости подошел к окну. Равнина, простиравшаяся снаружи, ничуть не изменилась. Она наполняла сердце глубокой хандрой. Делать ничего не хотелось, хотелось пить горькую. Кощей потянулся было к звонку, вызывавшему слуг, но вспомнил строгое лицо доктора и отдернул руку.