Андрей Марковский - Веселья жизни скрылся легкий дым. Рассказы для девушек среднего возраста

Говорят, в такие моменты мгновения становятся очень длинными, некоторые даже исхитряются мысленно кино про всю свою жизнь в голове прокрутить. Миша никакого кино не видел. Он смотрел на гранату, которая лежала на песке в метре от него, и ничего не чувствовал. Только в голове нарастало какое-то напряжение, словно воронкой вкручивалась в мозг свинцовая мысль, будто он должен что-то сделать, но никак не мог вспомнить, что именно. Мысль эта оказалась настолько тяжела, что стоять стало невыносимо трудно, и он упал грудью вперёд, прямо на гранату. Упав, он удивился тишине, в которой это происходило. Рядом на песок бесшумно падали ребята его отделения, и хотя рот старлея был открыт широко, крика Миша не слышал, оттого выглядело это как-то ненатурально, не так красиво, как в кино. Щелчок отработавшего положенное время замедлителя должен был открыть Мише ворота в другое измерение, но ничего не случилось. Всё осталось таким же тихим, как и несколько секунд назад. Молодые солдаты лежали на песке. Совсем рядом, неуклюже обняв голову розовыми руками, лежал виновник произошедшего Вася, чуть дальше уже приподнял голову старший лейтенант. Рот его был закрыт, а глаза, наоборот, открыты, как ворота в рай. Он понял, что НЕ произошло. Полежав ещё несколько секунд, вскочил и начал быстро отдавать команды. Какие, Миша не слышал, по-прежнему стояла мёртвая тишина. Солдатики поднимались, быстро убегали из окопа за бруствер, а старлей присел на колено перед лежащим на гранате Мишей и произнёс так отчетливо, что он, не услышав, понял по губам: «Лежи тихо». Прибежали какие-то люди в огромных одеждах, загородили Мишу бронещитами и помогли сдвинуться с гранаты. Она по-прежнему лежала на песке без чеки, зелёная, мирная и спокойная, и никому не мешала. Когда Миша доплёлся до своего взвода, присел на траву и достал сигарету, целый костёр спичек помог её разжечь. После нескольких затяжек вдруг включился звук, и он обрушился на нашего героя громким хором каких-то несвязных слов, от этого ему стало как-то нехорошо. Примчался комендант полигона, майор с целой свитой офицеров разного калибра, все пожимали Мише руку, а старший лейтенант, командовавший в окопе, обнял и сказал: «Парень, у нас сегодня второй день рождения. Мы с тобой теперь крёстные». А потом комендант как-то не очень понятно добавил: «Это, видать, твоя судьба, сынок – не погибнуть от пули и бомбы. Других напастей остерегайся». Мише дали большой отпуск за это геройство, сулили медаль, но видно не вышло чего. Да он и не обиделся. И рассказать, отчего он на ту гранату бросился, тоже не мог, потому как сам не знал. Про гранату ему рассказали, что в ней нашли производственный брак, такой бывает один на десять тысяч. Вот какое везенье!

Он вернулся после службы в родную деревню и, особенно не задумываясь, женился. Так было принято, так все делали. Затем в череде реформ, некстати произошедших в государстве, Миша обнаружил, что у него четверо детей, совхоз отдал концы, прихватив с собой Мишину небольшую зарплату и неплохие приработки. Как прокормить домашнюю ораву, никому не известно. Даже больше – никому, кроме него, до его детей нет никакого дела. Поэтому так же легко, как раньше, особо не раздумывая (заплатили хорошо), он согласился помочь погрузить с мельницы мешки с мукой. Через несколько дней оказалось, что документы на муку поддельные. Жуликов с машиной не нашли (может, и не искали), но Миша с другим грузчиком, односельчанином Ильёй, – оказались пособниками воров, отчего на год уехали в колонию как члены преступной группы. Вернулся он домой загрубевшим, с редкими коричнево-желтыми от чифира и плохого курева зубами, а сквозь смолисто-чёрные волосы начала пробиваться седина. Работы в деревне стало ещё меньше, односельчане разделились на две неровные половины: одна пьёт, не просыхая, а другая – закодированная. Мало осталось таких, как Миша, пьющих, но не до беспамятства.

Зато вблизи появились дачные посёлки горожан. Первое время помогал Миша брёвна таскать да срубы ставить, но быстро понял, что больше всех денег имеет «бугор» – бригадир, который работу нашёл, да сам при этом меньше всех работал, только руками махал. И что вполне можно, летом организуя шабашки, весь год не бедствовать, потому что городским деньги девать некуда, сами они ничего не умеют и платят за простую работу большие деньги. Надо только других деревенских опередить и простаков городских к себе привязать. Первое время тяжело было. Но потом получилось легче заказчиков находить, сами дачники подсказывали, кто из соседей строиться хочет. А уж когда догадался Миша, что леспромхоз в районе остался всего один, подружился он не с начальником – зачем? – а с кладовщиком Николаем, который за бутылкой загодя рассказывал, по какому адресу лес вывозить будут. Не ждут – не думают ещё о стройке дачники, а тут Миша, знатный бригадир-строитель, на своём «Москвиче» как будто случайно мимо проезжает, дорогу спросить. А на багажнике везёт дверь якобы кем-то для бани заказанную, просто картинку (пришлось специально в городе купить и детям дать, чтобы отшкурили до глянца). После этого заказ почти всегда был в кармане.

Так бы и шло всё, как прежде. Но вдруг механизм дал сбой, тьфу ты, прямо на ровном месте.

И началось-то всё не как обычно, началось как-то неправильно. Заказ этот Миша «зевнул», правильнее сказать, не искал. Не было у него особого стремления рваться: двум дачникам его бригада дома ставила, и свой дом он решил наконец переделать, то есть поставить новый. Дела последние несколько лет шли хорошо и жить в старой халупе, ещё дедом построенной, как-то не престижно. Уж дерево во двор Миша завёз, дерево для новой избы, невиданной до того в их деревне: на станке обточенные в один диаметр брёвна-«карандаши», заготовленные для большого дома с большой семьёй, да с балконом и с террасой, как у богатых дачников. Шибко хотел удивить земляков Миша-Махсут.

Началом больших проблем стали «лёгкие деньги». Парнишка прибежал соседский, Азамат, и говорит: «Дядя Махсут, там одному дачнику сруб заказанный неуроком привезли, разгрузить некому. Хозяин говорит, найди кого-нибудь, пять тыщ дам». Не надо было ему связываться в субботу вечером с этим делом, но ведь Мишин сосед Салават – с «Беларусью», непьющий (закодированный), и обязан навечно, да и пару тысяч ему лишними не будут (Мише тоже пригодятся, и Азамату «за наводку» причитается). Поехали на самую окраину дачного посёлка, недалеко от границы с полигоном, дерево с лесовоза шутя за пару часов сгрузили, дождь однако в конце пошёл, не шибко сильный, но сделалось от него сразу грязно и неуютно.

С хозяином познакомились. «Миша», – протянув руку, сказал Миша, а дачник-хозяин, пожав, ответил: «Пантелеев». Коренастый Пантелеев возрастом около сорока лет, с очень короткой стрижкой, чтобы скрыть наступающую залысину. Лицо круглое, чистое, гладкое, розовое, как у девушки, носик тонкий, а глаза маленькие, колючие. Имя Пантелеева Миша так и не узнал, того даже жена звала: «Пантелеев, идём обедать». Кем этот Пантелеев был в городе, неизвестно, а у себя на участке – полное чмо. Оденет рваные джинсы и куртку какую-то дореволюционную, с лопатой туда-сюда походит, в земле весь измажется, прямо бомж какой, тьфу ты, вонь подрейтузная. Хотя видал-перевидал Миша за свою жизнь рвань всякую босяцкую, односельчан спившихся, но Пантелеев как-то особо контрастно выделялся на фоне своего новенького огромного красного «Ситроёна».