Вадим Богданов - Книга Небытия

– Ты сам, дед, – Дамон был искренне изумлен, – ты сказал, что имя сыну вождя дает сам Наш Бог и нарек его Бальбандиретом.

– Да?.. Ну, конечно! Так и было. А как же иначе? На то воля Нашего Бога. Я и сейчас говорю… Пех-пех-пех… Мы тогда как раз встретили караван с италийским вином… Удачен ли был ваш нынешний поход, Дамон?

– Удачен, дед. Вернулись все.

– Хорошо… Посади меня здесь, внучек, я подожду ужина. Потом будет длинный разговор. Пех-пех-пех…

Дамон вошел в лагерь. Верблюды напоены, отправлены пастись. Добыча прибрана. Женщины готовят ужин, воины отдыхают. Дети на месте. Бальбандирет? Вот он – дерется с кем-то, побеждает. Мириам и Шаншам в стороне ото всех, говорят о чем-то, слишком тихо. Вельда? Вот она – самая красивая, женщина вождя. Вождя девяти воинов, десяти женщин и двух десятков детей, стариков, калек и уродов. Великого вождя… Хэн!

Верхние боги провернули колесо небес. Средние повеяли ветерком. Нижние дали прохладу. Когда солнце уйдет, черные боги нашлют холод. Пора поговорить.

Женщины ушли, у них есть работа. Старики выжили из ума, они здесь не нужны. Дети – прочь с глаз. Здесь только воины и хранитель.

– Бальбандирет! Останься, внучек. – Мужчины были удивлены, но не возразили. Хранитель покашлял, пожевал беззубым ртом. – Пхе-пхе… Пять дней – завтра пора трогаться с этого места.

Воины, сонные после ужина, покивали – да, пора, пора…

– Для чего нам уходить? Разве здесь плохо? Никто не знает про наш оазис, никто не найдет нас здесь. Здесь трава и вода. Зачем нам идти в пустыню? – Шаншам в первый раз говорил на совете, его голос звенел от волнения, но был тверд. Шаншам сидел в тени чахлого деревца, чуть в стороне от всех.

Хранитель покачал головой.

– Для чего ты, Шаншам, заставляешь говорить тебе старые истины? Ты не знаешь сам? Наш Бог велел нам не стоять на одном месте семь дней. Мы исполняем его волю… Пхе-пхе-пхе… За это он дает нам… дает свои дары. Пхе… Да, дары.

– Какие дары? Какие дары дает нам Наш Бог! Посмотрите вокруг! Посмотрите на самих себя! Кто мы? Кучка падальщиков, подбирающих трупы, потому что не хватает сил на живых. Наши женщины рожают уродов. Наши земли – пустыня, где нет даже скорпионов и змей. Нас преследуют голод и жажда. Наши дети умирают, им нужна нормальная еда, и Наш Бог не может их накормить. Вот какие дары преподносит нам этот бог. А где-то за краем пустыни есть города, есть прекрасные земли, которые истекают молоком и медом. Но ваш бог не пускает вас туда. Почему? Потому что там люди познали Истинного Бога, единого, самого могучего из всех богов. Этот Бог не оставляет поклоняющихся ему, и жизнь этих людей легка и богата. А ваш бог…

– Замолчи! Замолчи! Отродье… – старик шипел, он задыхался от ярости. – Я знаю кто напел тебе эти слова! Иудейка! – Старик затряс кулаками. – Молчите все! Сядьте! – Старик махнул клюкой на воинов. Старик глубоко вдохнул, выдохнул шумно. И, кажется, успокоился.

– Послушай, Шаншам, и вы тоже послушайте. Наша жизнь трудна, и путь наш труден. И много лишений терпим мы. Но с нами наш Бог. Он с нами. Зайди в мой шатер, посмотри на него, прикоснись к нему. Ты почувствуешь его, почувствуешь Бога. А где тот бог, о котором говоришь ты, Шаншам, где он? На небесах? Кто его видел? Говорят, тот бог велик, он творил чудеса, он кормил многих людей тремя хлебами и тремя рыбами. Говорят, он сыпал с небес крупу, из которой варят похлебку. Говорят, по воле его слуг из земли начинали бить родники… Но кто это видел? Никто, об этом только рассказывают. А наш Бог? Разве ты сам, когда мы кочевали в пустыне и не оставалось у нас ни воды, ни пищи, не приникал к нему и не чувствовал, как наливается божественной силой твое тело? Забыл? А разве не продляет Бог наши жизни? Сколько живут на свете обычные люди? – Пятьдесят, шестьдесят лет. А мы? Нашим старикам больше ста двадцати лет. А старухам и того больше. Наш Бог с нами, Шаншам, он помогает нам. А то, что мы в ответ исполняем его заветы, я думаю, это справедливо. Ты слишком молод, Шаншам, горяч. Ты еще не видел мир. Поверь мне, те земли, о которых ты говоришь, вовсе не сочатся медом и млеком. Там кровь, боль и слезы. Поверь мне. Мир везде одинаков. А ты… Это ничего, что ты погорячился сегодня. Ты смелый воин, хороший парень. Мы найдем тебе хорошую жену… Пхе-пхе… Не хочешь наших девушек, сходим в набег – нам нужна новая кровь. Приведем тебе невесту, женишься, поклонишься Нашему Богу…

– Нет, я не буду поклоняться каменному истукану, сила его от Дьявола! И насчет богов ты все перепутал, старик. И невесту мне не надо приводить, я сам уйду к ней. И только попробуйте меня остановить! – Шаншам вскочил, выхватил откуда-то из-под ног лук, наложил стрелу. На его поясе уже висела кривая сабля. – Назад, назад, падальщики! Я ухожу к своему народу! – Шаншам быстро пятился, наводя лук то на одного воина, то на другого.

Старик махнул посохом.

– Возьмите его! Возьмите, не дайте уйти!

Шаншам оскалился.

– А, слуга Сатаны! Скажи, за сколько лишних веков жизни ты продал свою душу!

Шаншам спустил тетиву. Тут же бросился бежать. На краю оазиса его ждал снаряженный верблюд, рядом с ним Шаншам увидел закутанную в покрывало фигурку. Сухие тонкие пальцы вложили ему в руки поводья. Мама!

– Беги, сын. Беги отсюда. Ты помнишь, куда идти? Вот покажи этот талисман. Тебя примут… Расскажи им об их Марии. Прощай! Прощай, сын.

Подбежали воины.

– Где он?! Эх, сука, ты дала ему свежего верблюда! На!

Кто-то ударил ее глухо и не больно, не Дамон, наверное, Гайсан. Это хорошо. Мария упала. Почувствовала, как что-то растекается по груди. Во рту появился металлический вкус. Я умираю? Это хорошо. Мария еще успела посмотреть в пустыню, но верблюда не увидела. Он, наверное, уже далеко. Как хорошо! Лети… Лети, мой голубь… Мой Гозаль.

Дамон стоял рядом. Он стоял и смотрел на удаляющегося Шаншама, на Мириам. Его люди побежали к верблюдам. А он стоял и смотрел. На Мириам, на Шаншама… Они чужие. Или он чужой. Для них… Для себя… Хэн!

Когда воины погнались за Шаншамом, со стариком остался один Бальбандирет.

Мальчик подошел к деду, присел на корточки. Старик лежал, опрокинувшись навзничь, остро задрав белую бороденку. На горле натянуто двигался кадык.

В груди старика торчала стрела. Наконечник был каменный, и стрела не зашла глубоко. Только до сердца. Грудь старика резко вздымалась. Стрела смешно болталась взад-вперед.

Мальчик потрогал ее за оперенье. Потянул к себе, отпустил. Стрела закачалась влево-вправо, смешно. Старик гулко закашлялся, захрипел, захлебнулся. Изо рта плеснула кровь. В этот миг солнце кануло в ночь. Сразу. Безоглядно. Навсегда?

Мальчик посмотрел вокруг, подергал дедушку за рукав.

– Деда, тьма уже наступила?

Девушка кричала. Очень долго, очень хорошо, очень приятно. Очень долго – когда он отвалился, она могла только тяжело дышать, с шумом гоняя воздух сквозь чуть прикушенные губки. Пэри… Он повел рукой по ее смуглому телу. Коснулся высокой шеи, колыхнул щедрую грудь с большими коричневыми сосками, пробежался пальцами по уютным складочкам на боках; поласкал бархатный животик, мягкий, податливый; погладил обильные бедра, снаружи, внутри… Его пэри вздрогнула. Потом… он будет любить ее потом, а сейчас его ждет Аль-Джеббель, Старец Горы.