Максим Форост - Расцветая подо льдом

– Не держите обиды, забудем старое, – упрашивал Златовид. – Баба Морозиха, возьми. Дядя Стешко, это тебе. Виноват я за старое, ну так простите, вину-то заглажу.

Скурат совал коневодам шапки, меха и дорогую одежду. Верига одаривал девок бусами, лентами и серьгами. Третий стрелок откупорил бочонок с вином и наливал. К нему выстроилась вереница.

– Эх, да чего уж там, – бормотал дядя Стешко, – и воров-то прощают.

– Ой, совсем другой стал, – умилялась баба Морозиха, – Златовидушка.

– Вот так ладненько! Вот так по-нашему! – радовались посадские, мечей и луков со стрелами никто больше не замечал.

Златовид, обознавшись, налетел на Грача и чуть было не вручил ему подарок – сапоги с оторочкой, но признал его. На мгновение кротость в его глазах заволоклась леденящим холодком, он сощурился, а через миг снова просиял благодушием.

– И тебе скоро будет, – пообещал тихонько. – И тебя не забуду.

Народ потихоньку расходился по околоткам и улицам. Остались одни девки, на время увлеченные красотой стрелковых доспехов. Злат на глазах сменил кротость на удаль. Подтянулся, распрямил спину и взлетел в седло, не касаясь поводьев. Сделал круг по площади, глядя соколом и блестя золотыми кудрями.

– Теперь в Залесье! – приказал Злат, стрелки вскачь понеслись за ним.

На краю посада он вскинул руку и без шутовства приказал идти шагом.

– Новость о нашей щедрости должна успеть раньше нас, – он усмехнулся.

Грач поравнялся с ним:

– Что – честно заглаживаешь грехи?

– Да брось, – Злат отмахнулся. – Убили мы, что ль, кого?

– Считаешь, что нет? – обронил Грач.

Злат сжал губы, стегнул коня по ушам плёткой и умчался вперёд. Грач только увидел, как он, по-военному сжимает коленями бока лошади и слегка привстаёт – так держатся в седле, когда скачут в бой. Лишь палаш в его ножнах чуть покачивался – левой рукой Злат беспрестанно давил на рукоять. Когда показалось Залесье, Злат придержал коня и подождал Грача.

– Сегодня, когда закончим дела, Цветик, – тяжеловато заговорил Злат, – я тебе расскажу, где и как я научился убивать. Расскажу, как убивать, кого убивать и за что убивать. А пока смотри на родное Залесье, смотри, как они – они, а не я! – будут просить у меня прощения, чтобы урвать хотя бы кусочек из моего добра.

На въезде в слободу их встретили коневоды – мужчины и женщины. У встречающих нашёлся круглый хлеб с горкой соли. Златовид даже не слез с коня. Коленями и шпорами он заставлял коня танцевать, а сам еле-еле сдерживал его поводом. Он нарочито свысока оглядывал залесцев, его стрелки медлили.

– Что, Златушка, здравствуй? – не выдержал кто-то из коневодов. – Милости просим?

Златовид странно улыбнулся одной половиной лица – как тогда, когда на Смородине встретил Грача.

– Коне-ечно. Здра-авствуйте, – согласился он. – Зажда-ались уже?

– Шесть лет, как-никак… куда, думаем… всё-таки…

– Так с возвращением меня! – крикнул Златовид, как будто это должно всех обрадовать.

Стрелки соскочили на землю, развернули вьюки. Грач всматривался в залесцев, радостно хватавших подарки, и выискивал тех, кого знает. Власту и Руну не находил – кажется, их здесь не было. Разумно. Вон, вдали ото всех держится конновладелец Изяс, какой-то угрюмый. Вон – тоже вдали, Венциз, и тоже не берёт гостинцы. Это понятно, подарки берут незажиточные. Особенно старался один мужичонка-«захребетник», из тех, разорился и живёт в услужении:

– Вот ведь, щедрость так щедрость! Вот ведь, что значит друг, товарищ и брат! Чай не чужие – бери, дорогой, ничего не жалко. А ведь такие есть, ну, такие есть гады…

Этого мужичка в хозяйской заношенной телогрейке тут осенило. Мужичонка нахмурился, посоображал да и подскочил к самому Златовиду, к самому его стремени:

– Златушка, слышь? Ну-ка, рассуди. Ты, я вижу, человек умный, сама доброта! Бери-давай подарки и ещё тебе дам, не жалко. А Изяслав – гад ещё тот, полушки, осьмушки за здорово живёшь не даст. По-людски это? Рассуди, а? Справедливо?

– Какой ещё Изяслав-то? – наклонился с седла Злат. – Ты что бормочешь?

– Ну наш, вот ведь, Изяслав-то. Толстопузый!

Кто-то в толпе услыхал, что поминают Изяса:

– Да, Изяс, Изяслав! У посада луга прикупил, теперь на тебенёвку не пускает!

– Слободу долгами окрутил, жеребцов не даёт, за одну садку по золотнику берёт!

– Ах, Изяс! – припомнил Злат. – Постой-ка, – он на что-то решился. – А где Венциз? Эй, коневод Венциз! Скажи, сколько ты Изясу должен?

Венциз-конновладелец стоял от Изяса в десяти шагах. Их разделяло пустое пространство. Венциз поглядел Златовиду в глаза, что-то в этих глазах выискивая. Златовид выжидал и недобро щурился.

– Ну, так и с тебя, Венциз? – настаивал Злат. – Золотник за садку?

– С меня пять злотников, – Венциз продал Изяслава. – Соперника на рынке не хочет!

– А не тот ли это Изяс, у которого бабка – кикимора? – Златовид тронул повод, и конь медленно пошел в толпу.

– Тот, тот! – закричали.

– Берегиня, а не кикимора! – рявкнул баском Изяс, оказавшийся вдруг в одиночестве на краю площади.

– Я и говорю, – мерзко согласился Злат: – Нечисть водяная! – он вёл коня прямо на голос.

– Кикиморыш! – завопил давешний «захребетник», первым разгадав что к чему. – Ведьмёнок весь вылитый!

Площадь разноголосо волновалась. Златовид вздыбил жеребца, едва ли не пав его грудью на лицо Изяса. Тот не шелохнулся, только поморщился и отвёл голову.

– Повылезали из нор и щелей, – процедил Злат, заводя себя. – Сидела бы нечисть в болоте, так и жива была бы. Смердит от вас!

– Ты мою личность не трожь! – осадил Изяс. – Я тебя помню, когда ты сукам хвосты крутил. Табуну моему позавидовал?

– Полунечисть учить меня будет? – что-то блеснуло над головой Златовида. Он яростно выдохнул, вкладывая в удар всю силу плеча и кисти. Плоть хрустнула, рассечённый до паха Изяс обрушился наземь. Все охнули. С палаша в руке Златовида лилась кровь.

Златовид крутанул пляшущего и храпящего от крови жеребца. Толпа шарахнулась в стороны. Венциз, «захребетник», другие обвинители остолбенели.

– Вот и нет кровососа, – медленно, но как-то слишком легко выговорил Злат. – Эй! А сколько в слободе подворий? – он вдруг бодро выкрикнул в толпу.

– Триста двадцать… – кто-то еле слышно подсказал.

– А скакунов у Изяса?

– Двести восемьдесят, что ли…

– Вот и ладненько. Богатейшие сорок обойдутся, – решил Злат, укладывая палаш в ножны. – Остальные бери себе по лошади.

Кто-то – может, тот самый мужичонка, может, другой – Грач не был уверен – первым выругался матом и побежал на двор Изяса. Остальные по одному потянулись, потом побежали, после, подбадривая друг друга, закричали, хватая с земли камни и палки. Вокруг опустело. Остался грязный истоптанный снег и изуродованное, дымящееся паром тело Изяса.