Олег Труктанов - Сказки вселенной ОМ. Серия «Кривая Будды»

***

Проснулся Алька утром с ощущением каменного тела. Все мышцы были скованы. Он вспомнил вчерашнюю ссору и, не видя выхода из неё, захотел тут же уснуть и никогда не просыпаться. Но на память пришёл страшный сон, и Алька передумал засыпать. Так бы и лежал, не появись бабушка.

– Вставай, милок, – сказала она, – много не належишь.

Алька встал, тяжело пошёл умываться, тяжело оделся, сел на стул в комнате и стал чего-то ждать. Появилась мать и сказала:

– Алька, пообещай мне, что больше никогда не будешь так ругаться, как ты это делал вчера! И что драться больше не будешь.

У Альки потекли слёзы, и он сказал:

– Я больше никогда так делать не буду – ругаться и драться.

– Вот и хорошо!

Алька понял, что он прощён.

– А ещё тебе надо помириться с Игорем – вы же друзья. Ты попросишь у него прощения, а потом ты попросишь прощения у его родителей – тёти Насти и дяди Ивана. Ты согласен?

Алька кивнул – слёзы уже градом катились из его глаз, а он прятал их, наклонив низко голову.

– Вот и хорошо, посиди пока тут, я тебя позову.

Алька остался в комнате, дверь прикрыли, но Алька услышал, как пришла тётя Настя, о чём-то коротко переговорила с матерью и бабушкой, затем ушла.

– Иди сюда, Алька, – позвала мать.

Он вышел в прихожую, мать взяла его за руку, и они пошли к соседям. Открыли незапертую дверь, вошли. В прихожей стояла тётя Настя и держала за руку зарёванного Игоряху.

– Ну, – сказала она, – голуби сизокрылые, миритесь, пока волки спят!

Алька, высвободив руку, подошёл к Игоряхе и произнёс:

– Игоряха, прости меня за вчерашнее, я больше так не буду!

У Игоряхи рванули слёзы, но он тоже сказал:

– Алька, прости меня, я тоже так больше не буду!

– Вот и молодцы! – сказала тётя Настя. – Живо обними́тесь, как друзья.

Алька с Игоряхой обнялись, и обиды двух друзей схлынули прочь.

– А теперь умываться и ко мне в кухню на блины.

Заметно повеселевшие, оба пошли умываться. Воду брали не из умывальника, а поливали друг другу из ковшика, как взрослые, и под конец, видимо, помирившись совсем, даже забрызгали друг друга. Вышли к столу уже без следов обиды, и только по паре царапин на лицах – да у какого пацана их нет?

Появился дядя Иван:

– Помирились? Молодцы! Вот вам гостинец за это, – и, достав из кармана брюк свёрток, развернул его и вручил обоим по громадному куску белого колотого сахара. – Чтоб дружбу помнили! – сказал он.

– Потом сгрызёте! – сказала тётя Настя. – А сейчас блины готовы да чай.

Алька завернул свой сахар в кусок бумаги и положил в карман штанов.

На тесной кухне, казалось, собралась тьма народа: родители, бабушка, дети. Все о чём-то говорили и пили чай с блинами. За окном стояла зима, на кухне было тепло, никто никуда не торопился. День сегодня у всех задался.

Потом они с Игоряхой пошли к Альке смотреть коллекцию фантиков, и Алька подарил Игоряхе пару очень редких, от конфет, которые отец привёз из Москвы, из командировки.

Потом они вместе рисовали, после пришли родители, и все играли допоздна в лото. Спать разошлись, когда у детей стали слипаться глаза. Да, день сегодня удался.

***

Заснув, Алька сходу попал во вчерашний сон. И оказался прямо в коридоре, по которому за ним из темноты рвалась оскаленная чёрная морда, похожая на собачью. Алька тут же бросился прочь. Сегодня у него имелось преимущество – он был по-прежнему лёгок, и расстояние между монстром и Алькой стало потихоньку увеличиваться. Он ворвался на светлую, освещённую единственным светильником площадку перед лестницей и не раздумывая взлетел по ней на второй этаж.

Там, к счастью, тоже был свет. Монстра перед лестницей занесло, но он мощно развернулся и стал высматривать жертву. Не найдя Альку на площадке, стал поднимать морду, и тут светильник над ним погас – света внизу не стало. Алька не рассмотрел толком это Чудовище и снова видел только морду и клыкастую пасть.

Монстр стал взбираться по лестнице, и тут Алька, не издав ни звука, вдруг подошёл к краю площадки, топнул по ней правой ногой и тут же взлетел под самый потолок, потому что лестница вместе с Чудовищем медленно оторвалась и, разломившись на две-три части, грохоча, с треском обрушилась вниз, придавив клыкастую морду. Раздался мощный рёв, и затем опустилась тишина. Картина с замершим под потолком Алькой и обрушенной внизу лестницей стояла секунд тридцать, а затем снизу, из темноты, раздался жалобный собачий скулёж. Алька осторожно опустился на сломанный край площадки, и тут же заработал погасший последним светильник, озарив обломки лестницы и кусок толстых перил, придавивший лапу – Алька не поверил глазам – их дворовой собаке Найде.

Найда лежала на полу, скулила, пыталась вытащить лапу из-под деревяхи и подвывала, когда было невмоготу. Алька слетел вниз и подошёл к собаке. Опасности он больше не чувствовал.

Найда увидела его и перестала дёргаться. Алька приподнял обломок, и Найда, выдернув лапу, ускакала на трёх ногах в оставшуюся темень коридора, но слышно было, что недалеко.

Альке стало не по себе, он сел на корточки и стал ждать. Ожидание длилось минуты две-три, и вот из темноты показалась… Найда. Подошла, хромая, к Альке и ткнулась ему в штанину. Алька погладил собаку по голове, почесал за ухом, встал и вспомнил, что у него в штанах лежит кусок сахара, подаренный дядей Иваном. Он достал свёрток, развернул и скормил весь сахар собаке.

– Он всего лишь накормил её! Удивительно! – раздался голос, и Алька тут же был выброшен из своего сна.

***

Проснулся Алька рано. Тихо встал, пошёл попил воды, заглянул на кухню сквозь щёлку в двери – там бабушка творила свою утреннюю молитву – и отправился досыпать. Сон не шёл.

Ощущал Алька себя непривычно бодрым. Провозившись несколько минут, он тихо оделся, взял книгу, сел поближе к окну – утренний свет уже пробивался серым – и, подсвечивая себе фонариком, стал читать.

– Вы посмотрите на него, на читаря нашего! – голос матери разбудил Альку, заснувшего за чтением у подоконника. – Глаза решил испортить? Дня тебе мало? А ну-ка умываться и завтракать.

Позавтракав, Алька собрался и вышел на улицу. На крыльце лежала Найда – грела нос. Увидев Альку, она вскочила, подошла, встала на задние лапы и, уперев передние ему в плечи, стала облизывать Альке лицо.

– Фу, Найда, фу! – приказал Алька и, вдруг вспомнив что-то, сунул руку в карман штанов.

Сахара в кармане не было.

***

Незадолго до Нового года отец уехал в командировку в Москву. Сказал, что ненадолго, и через день-два вернулся рано утром, разбудив Альку громкими весёлыми разговорами на кухне.

Алька послушал, как мать всё время говорила: «Да тихо ты – ребёнка разбудишь!» – но, уже окончательно проснувшись, встал, пошёл одеваться и обнаружил на полу посреди комнаты огромную коробку. Подошёл к ней и в сером утреннем свете прочитал вслух: «Телевизор», – и ничего не понял. Мать услышала Альку, заглянула в комнату: «Разбудили всё-таки! Ну, раз встал – умывайся и приходи на кухню». Быстренько выполнив приказ матери, Алька явился и обомлел. На столе развалом лежали московские гостинцы: целая гора конфет, из-под которой виднелась пачка с крекерами, пара банок со сгущённым молоком, несколько лимонов и лежавшие кучкой какие-то маленькие оранжевые помидоры. Заметив Алькин взгляд, отец сказал: «Это мандарины». «Мандарины», – повторил Алька. Над столом витал и разносился по всей кухне запах шоколада и, видимо, этих самых мандаринов. Запах Альке нравился – даже слюнки потекли. «Это на Новый год», – сказала мать и быстро спрятала всё в кухонный шкаф. Мандарины сложила в тряпичный мешок и убрала за окно, между рамами. Одну конфетку она дала Альке, чтобы обидно не было. «Цитрон», – прочитал Алька на обёртке. Развернул. Из-под фантика пошёл запах лимона. Долго не думал – съел. Вкуснотища!