Мария Микийчук - Сказки-заплатки. Заплатки из сказок и ненастоящих рассказов, но настоящих слов

© Мария Аркадьевна Микийчук, 2020

ISBN 978-5-0051-8549-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Тишина в этих краях обычно была трёх цветов – белая, фиолетовая и пронзительно-синяя. Все знали, что когда опускалась ночь, и тишина становилась чёрной, на самом деле это не цвет. Это тишина закрывает глаза, чтобы впитать в себя новые холодные силы.

Спокойствие казалось нежно-мятным, посеребрённым, и даже на вкус было, как мята со сливками в самой тающей во рту жевательной конфете. Через бесконечные холмы текла чёрная река. Она текла одновременно через расстояние и через время, поэтому вид у неё был немного кособокий, и казалось, что рябь на воде идёт в две стороны.

Люди, живущие в тех краях, были мудры, потому что знали: до реки сражайся, как тигр, но после реки замри, как рыба. За всё, что было им дорого, они боролись до последней капли крови ровно до момента, когда судьба и выбор другого человека принимали у них полномочия. После этого они пожимали плечами и шли домой пить чай, потому что знали: как не могли они повлиять на течение реки, так не могли они повлиять на некоторые вещи. Знали они и другое: когда ты кого-то бесконечно спасаешь, а не учишь спасаться, ты привязываешь его к своей ноге, как собаку к столбу, и куда тебе спастись потом самому с такой ношей? Поэтому местные никогда не заключали браки ради спасения или желания властвовать, а если и помогали тем, кого вынесло на берег реки, то только едой, крепким чаем и временным кровом. Из-за этого другие считали их равнодушными и опасными чудаками. Местные знали, какая тишина на вкус, а оттого не любили шуметь. Медленно, как старики, они зарывались в пушистые колоски тимофеевки в бесконечных полях и смотрели на золотые небеса, замерев. В эти моменты они сами становились кто реками, кто озёрами, и понимали, что они хотят от мира в этот вторник – двигаться куда-то, пробивая скалы, или просто замереть в царственном величии, наслаждаясь гармоничностью рельефа своих берегов, давая тихую заводь зверям и глоток целебной воды путникам.

Из-за этой особенности в том краю было очень затруднительно работать картографам. Они никогда не знали, настоящие ли это озеро или река – или кто-то из местных жителей находит просветление и понимает, чего он хочет от жизни. Приходилось аккуратно подходить к берегам и уточнять у воды.

Надо ли говорить, что картографы не очень-то рвались здесь работать, поэтому в основном в край спокойствия и тишины отправляли студентов.

Двое из этих студентов влюбились в это место и решили остаться.

Один из них полюбил чёрную реку бесконечной любовью, похожей на венки с горящими свечами на воде, медленно исчезающими в темноте. Его ступни чувствовали дороги и мостовые близлежащего города, а созвездия над его головой помогали ориентироваться: он был дома. И единственное, чего ему не хватало – это леса рядом, небольшого леса из вязов, и когда он смотрел на этот край реки, то видел этот призрачный лес, и ему было больно.

Второй наконец-то понял, что пришёл в свой край. Местные казались ему мудрыми и хищными, не такими бессловесными в глобальных спорах, как его амёбоподобные друзья, и в их ритуалах чудилось ему что-то, достойное восхваления. Он стал бесконечно восхищаться. Посмотрите, говорил он, эта река, что течёт передо мной, она похожа на сердце моё, на вены мои. Я чувствую себя одним из вас, я вижу в своём орлином взоре остроту и резкость звёзд, что пробивают иглами небо в момент, когда тишина замолкает, я чувствую себя давно ушедшим из этого места и вернувшимся после долгих скитаний. Он рисовал местные места и каждому из местных описывал глубину, ширину и технические характеристики любви к этому краю. Как же он хохотал над первым студентом! Этот лицемер, говорил он местным жителям, остался здесь только для того, чтобы изменить это место, потому что он не любит его таким, какое оно есть.

Однажды молчаливый первый студент исчез, и второй восторжествовал, словно он победил в каком-то соревновании, о котором знал только он. Второй закатил вечеринку, а после описал всем своим знакомым эту землю, и те, восхищённые его способностью описывать, приехали. Это были грубые и толстокожие люди, и слова второго студента казались им наркотиком, потому что были резкими и сладкими, пробивали их кожу и вливались в кровь, вызывая зависимость. Они много шумели – как и он, не заботились о чистоте, плевали шутки ради в глаза местным жителям, запускали кораблики в чёрную реку, резали себе букеты из тимофеевки на память, как это делал второй ежедневно, отчего двор его дома быстро стал пустырём.

Второй почувствовал себя непобедимым в окружении друзей. Ему казалось, что это место создано для него, и он – един с сердцем этого мира, он был создан для того, чтобы жить здесь. Во сне ему привиделось, что он доказывает всему миру, что избран для великих дел – входит в чёрную реку и выходит из неё невредимым.

Он собрал всех жителей деревни и произнёс речь. Он разделся перед ними догола, чтобы они посмотрели, как он хорошо сложен. И зашёл в реку.

Река дала ему побарахтаться вдоволь, то топя, то давая глотнуть воздуха. Когда он звал на помощь, его друзья начали кричать, ужасаться, бегать по берегу и рвать на себе волосы, а местные стояли молча и ничего не делали. Среди них, уже на последнем издыхании, он увидел первого студента с большим мешком. Лицо у первого студента было такое же отстранённое: он понимал – что ушло в реку, нужно отпустить с хладнокровием рыбы. Даже не досмотрев гибель второго, он так же спокойно отвернулся первым и пошёл домой пить чай.

Проклиная это место, друзья уехали с телом второго, обещая запеленать его, как святого, и молиться на него, да только забыли об этом и вышвырнули его тело на полпути, так и не похоронив, потому что на самом деле им было наплевать на него, когда он был уже мёртвым, им нравился он царственным и болтливым.

А первый на следующее утро, хорошенько выспавшись, вышел к берегу реки, где видел лес из вязов. Он высыпал из мешка вязовые семена и стал молча сажать их, заполняя пустоту призрачных пока деревьев. Постепенно к нему подошли местные, и тоже стали молча помогать ему.

Потом они все вместе сидели на месте будущего леса, пили чай из термоса, смотрели на чёрную реку. Они все знали: свой не стал бы разрезать мятное спокойствие словами, потому что это – как лить на мяту прокисшее лечо с гарью, тухлыми яйцами и перцем чили. Свой не стал бы говорить, что он свой, потому что на что ему убеждать – он знает, и остальные видят его. И своему не нужно расчерчивать мир на смысловые конструкции, на поразительные и несущие высшее предназначение чёрные линии абзацев, потому что все они имеют смысл для него сами по себе, как привычный ландшафт, а не чёткие буквы на скрижалях с туманящим мозг смыслом.