Надежда Сухова - Год дракона

Меч был скромный и изысканный одновременно: обычная чёрная рукоять с простым навершием, украшенным витиеватой буквой В. Позже я узнал, что брат ставит этот вензель на все свои изделия – как клеймо мастера. Перекрестье оружия было прямым, но имело на концах мыски, направленные в сторону лезвия. В центре гарды красовался узор – сплетение металлических нитей, напоминавшее морду дракона. Такие же нити, переплетённые в форме гибких тел с массивными головами, расходились от середины перекрестья к мыскам. Гарду с клинком скрепляла выпуклая и продолговатая капля, словно бы стекающая с лезвия к рукояти.

Сам клинок заслуживал отдельного описания. В верхней части его полотна с каждой стороны имелось по выступу. Мне почему-то представилось, что они выполняют роль стопперов и не дают клинку проникнуть глубоко в тело. От этих мысков начинался дол, а сталь вокруг него была украшена узорами из тёмного серебра. Приглядевшись, я понял, что это не просто узор, а какие-то письмена, может, даже заклинания, написанные на не известном мне языке.

Я осторожно прикоснулся к острию, и на коже тут же выступила кровь: заточен меч был, как хирургический скальпель. Сунув порезанный палец в рот, я убрал оружие и продолжил поиски.

На этот раз мой взгляд упал на не менее притягательный, но столь же опасный предмет – пистолет. Это был девятимиллиметровый «Стечкин». В оружии я разбирался слабо, но когда мне было двенадцать, в наш детдом привезли гуманитарную помощь, собранную по всему району, – одежду, игрушки, книги, предметы гигиены. В этих книгах помимо сказок, замшелых советских романов и букварей я отыскал энциклопедию Александра Жука «Револьверы и пистолеты ХХ века» и проглотил её за три вечера. К сожалению, больше возможности пополнить свои знания у меня не было, но те, что имелись, позволяли мне по достоинству оценить оружие брата. Помня, как наказал меня за любопытство меч, я с ещё большей осторожностью вынул «Стечкин» и сжал его рукоятку. Увесистый и холодный, он рождал страшное чувство неотвратимости смерти. Мне ужасно хотелось выстрелить. И не просто в пустоту ради звука и отдачи, а по мишени – по движущейся мишени. Хотелось увидеть, как поразит её пуля. Хотелось насладиться своей властью над чужой жизнью. Эти ощущения испугали меня, и я поспешил убрать оружие на место, чтобы перейти к менее воинственным вещам.

Возвращая «Стечкина» в шкаф, я заприметил рядом с ним пухлый блокнот, у которого вместо переплёта были три толстых кольца. Я открыл его и понял, что нашёл то, что искал.

Первые страницы были посвящены расследованию смерти Вовкиного отца. Сюда брат записывал вопросы, возникающие в ходе расследования, ответы на них фигурантов дела, различные собственные версии и факты. Одна из страниц сверху донизу была исписана фамилиями и телефонами сослуживцев Сергея Ермоленко, напротив которых стояли различные пометки. Например, «уволен», «на пенсии», «бизнесмен». Меня больше всего заинтересовала пометка «жесть!!!» возле фамилии старшего лейтенанта Здоряги. Расследование смерти инспектора ГАИ плавно перетекло в дело об автокатастрофе, в которой погибли мой отец и мама. Я запоем читал эту запись, надеясь отыскать в ней указания на то, что мама жива. Однако Вовка писал про какие-то знаки, про ухудшение психического состояния Сергея Тартанова, про несостыковки в версии следствия.

Стоит отдать брату должное: он проделал трудоёмкую и кропотливую работу. Он не только не ленился встречаться и разговаривать с каждым, кто мог пролить хоть какой-то свет на произошедшее, но и подробно всё описывал. Такое ощущение, что он носил с собой диктофон, а потом расшифровывал запись, делая пометки о том, как говорил человек, с какой интонацией и как себя вёл во время разговора. Я всё ждал, когда же он сведёт воедино все возникшие у него и его собеседников версии и, как в детективе, напишет, кто убийца, но Вовку что-то отвлекло от развязки. Среди записей о расследовании стали появляться заметки, явно выделяющиеся из общей канвы. «Встретиться с Горынычем» – было написано чёрной пастой, а рядом синей и печатными буквами приписано: «5 т.р. втор.» Видимо, Горыныч обещал оказать какую-то услугу за пять тысяч рублей, которые надо было принести во вторник. На следующей странице я опять увидел такую же запись: «Горыныч воскр. за будкой». Ещё через лист – «Шу тел. у Горыныча» и приписано зелёной пастой: «Одеться!!!»

Теперь я уже читал о расследовании вполглаза: меня больше волновали эти хаотичные пометки. Только из них одних можно было составить вполне себе детективную историю.

«Шу. Ключи, деньги, брасл. Суб. 22:40»

«Двуглавый в городе»

«Заточка для охоты. От Горыныча пятн.»

«Двуглавый свил гнездо»

«Срочно найти Шу!!!»

«Элебет. Два дня»

«Камни на лечение Кота»

«Охота с Шу сред. Заклинание!»

«Убить бона, кот. ранил Кота»

«Двуглавый на месте»

Я понимал, что Шу, Горыныч и Кот – это друзья Вовки. Было так же очевидно, что двуглавый (кстати, это слово брат всегда писал со строчной буквы) – это какой-то авторитетный и уважаемый парень. Правда, ни о ком, кроме него, брат не сообщал личных подробностей. Все перемещения этого авторитета удостаивались отдельной записи, а вот о том, что какой-то бон ранил Кота и тому требуется лечение, я узнал между прочим, мимоходом. Ну и соответственно, камни, которые надо было достать брату – это драгоценности для взятки врачу. Наверное, чтобы тот не сообщал о раненом в полицию.

К слову сказать, когда на страницах дневника стала закручиваться история с Шу, Котом и двуглавым, брат перестал писать о расследовании, так и не вынеся заключительный вердикт. Теперь дневник состоял из схем с описанием странных существ, целые абзацы текста были написаны какими-то иероглифами. Я бегло просматривал их, отыскивая заметки про таинственных друзей брата, пока не наткнулся на три слова. Они были написаны крупными печатными буквами, каждый элемент из которых был несколько раз обведён ручкой, поэтому не заметить данное послание было невозможно. К сожалению, никакой смысловой нагрузки эта фраза не несла, просто набор букв.

Проснулся я от того, что кто-то тронул меня за ногу. Я открыл глаза и увидел Вовку, который укрывал меня пледом. Сам я лежал на полу, рядом валялся открытый дневник. Я не помнил, как это случилось, но сейчас осознал, что отрубился во время чтения, и брат застал меня за моим шпионским занятием. Мне стало ужасно стыдно. Я сел, лихорадочно придумывая оправдание.

– Извини, я старался не разбудить тебя, – вздохнул Вовка.

– Слушай, я… мне ужасно неудобно, что я…

– Не оправдывайся. Все моё – твоё. Конечно, кроме этого, – брат задрал левый рукав и продемонстрировал свой браслет. – Можешь читать и смотреть всё, до чего сумеешь добраться. Тем более этот дневник я писал для тебя.