Надежда Сухова - Год дракона

Но теперь, ощутив на губах вкус путешествий, уловив запах дороги – смесь бензина, грязи и свежего ветра, – я уже не мог помышлять о той жизни, о которой мечтал. Меня опьяняла свобода, новизна и сладкое волнение от предвкушения. И я был счастлив разделить это с братом.

В дороге мы остановились всего два раза: в одиннадцать вечера – заправиться и поужинать, и в восемь утра – заправиться и позавтракать. В полдень мы были уже на Волге.

Машину Вовка припарковал возле супермаркета, а до дома Горыныча, как водится, мы какое-то время шли пешком.

– Горыныч, Женька, это моё всё, – говорил брат по пути. – Он мне не только жизнь спас, но и помог на ноги встать. Я тоже ему кое-какую услугу однажды оказал, выручил его в трудную минуту, поэтому с тех пор у нас с ним уговор: просьбы друг друга выполнять во что бы то ни стало. Жень, если со мной когда-нибудь что-нибудь случится – иди к Горынычу, он поможет. И сам никогда не отказывай ему в помощи. Обещаешь?

Мне пришлось пообещать, потому что брат всё равно бы не отстал.

Горыныч жил на пятом этаже хрущёвской пятиэтажки. Я уже понял, что друзья брата, как и он сам, предпочитают верхние этажи, чтобы можно было слинять через крышу. Когда мы позвонили в дверь, у меня вдруг от волнения забилось сердце. Всю дорогу я гадал, как выглядит Горыныч. Мне он представлялся то растолстевшим от сидячего образа жизни писателем, который курит трубку и дважды в день гуляет с ирландским сеттером; то всклокоченным неформалом в заношенных джинсах и мятой толстовке; то отставным коммандосом, как Вовка, – крепким, немногословным, живущим в аскетических условиях. Однако я был сильно разочарован: дверь нам открыл низенький дядечка за пятьдесят, с большими залысинами на лбу и длинным хвостом седеющих волос на затылке, небритый несколько дней, в трениках с вытянутыми коленками и полинялой майке с Фредди Меркьюри на груди.

– Привет, Спецназ! – радостно воскликнул дядечка.

– Привет, Горыныч! – ответил брат, и они обнялись. Смотрелось это довольно комично, потому что голова Горыныча была на уровне подмышек Вовки.

– А это… брат твой? – выпуская гостя из объятий, поинтересовался Горыныч.

– Да, Женька.

– Младшой? – он произнёс это с ударением на последний слог, что меня покоробило.

– Нет, младшему пятнадцать сейчас. Это средний.

– Здравствуйте, – я протянул руку.

Горыныч пожал её своей маленькой ладошкой и кивнул за спину:

– Проходите, чего на пороге стоять?

Мы сняли куртки и разулись. И без того маленькая и тесная двухкомнатная «хрущёвка» была заставлена всяким барахлом: книжными шкафами, комодами, тумбочками, коробками, столами. Мой громоздкий брат каким-то чудом проходил между этими завалами, не сшибая углы и ни обо что не ударяясь. Он напоминал мне пожарную машину, разворачивающуюся на парковке малолитражек. Я же, хоть и был на полголовы ниже брата и гораздо у же в плечах, дважды врезался – сначала в косяк, потом в торчавшую из-под стола коробку.

– Чайк у с дороги? – Горыныч, не дожидаясь ответа, отправился на кухню.

– Мне без сахара! – крикнул ему вслед Вовка и уселся на диван. Между полкой, которая над ним висела, и его головой остался зазор сантиметра в три. Я с замиранием сердца представил, что случится, когда брат резко встанет.

– Падай! – он похлопал рукой рядом с собой, и я осторожно сел.

– Я его себе не таким представлял, – шёпотом произнёс я.

– Осторожней, у него хороший слух, – предупредил Вовка.

– Слух хороший, но я не обидчивый, – отозвался с кухни Горыныч, и у меня непроизвольно рот открылся: мало того, что я сказал фразу шёпотом, так в комнате ещё работало радио. Чтобы не ляпнуть случайно чего-нибудь лишнего, я решил помолчать. Вовка закрыл глаза и откинулся на спинку дивана, видимо, отдыхая после дороги.

Горыныч нарезал бутербродов, достал маринованных огурчиков, полпирога с курицей и несколько подсохших кусочков сыра. Чай же он заварил ароматный, с чабрецом. Мне после сладких и еле тёплых детдомовских помоев любой запашистый чай казался верхом вкусовой пирамиды.

– Как добрались? – составив еду на доску, которая лежала поверх коробки из-под телевизора, Горыныч придвинул импровизированный стол к нам.

– Нормально, – Вовка взял чашку и отпил. – Давай сначала с делами разберёмся, а потом душевные беседы.

– Обожаю Ермоленко! – Горыныч хлопнул в ладоши. – Хватка что надо! Не зря его все Спецназом зовут: своего не упустит.

Вовка никак не отреагировал на комплимент. Горыныч кряхтя встал и скрылся в соседней комнате.

– Ешь давай, ужинать будем чёрт знает когда, – брат пихнул меня локтем.

– А ты? – я несмело взял пирог.

– Я поохотился, могу не только не спать, но и не есть.

– Хорошо поохотился? – Горыныч нарисовался в комнате с серым конвертом в руках.

– Так себе, – поморщился брат. – Лярва. Хоть и жирная, но…

– Такому богатырю, как ты, надо валькирий и демонов жрать, а ты себя диетами моришь.

– А что Кот? Ничего не слышно от него? – сменил тему Вовка.

– Что от него должно быть слышно? – удивился Горыныч.

– Он там что-то про радиацию говорил. Не проявлялся больше?

– После ранения я о нём вообще ничего не слышал. И про Бешу тоже.

Вовка понимающе кивнул и задержал взгляд на конверте.

– Да, конечно, – спохватился Горыныч и передал конверт ему. – Вот, как просил.

Вовка вынул оттуда паспорт и, раскрыв, прочитал вслух:

– Борчиков Евгений Сергеевич. Нормально.

Далее он вынул загранпаспорт и водительские права. Все были на имя Евгения Борчикова и имели мою фотографию. Где Вовка умудрился её достать – одному богу известно.

– Дурацкая фамилия, – вздохнул я.

– Зато искать не будут. Проверил всех двойников – в базах не значатся, – с гордостью заявил Горыныч.

– Вот и славно! – Вовка передал конверт мне, чтобы я изучил свои новые документы, а сам достал из заднего кармана джинсов узкий почтовый конверт, свернутый пополам, и протянул мужчине: – Пересчитай.

Горыныч вынул стопку пятитысячных купюр и молниеносно пробежался по ним пальцами.

– Тридцать два косаря! Это больше, чем надо, – подытожил он.

– На горючее тебе, – отмахнулся Вовка. – Ты меня очень выручил.

Горыныч хитро прищурился и унёс деньги в комнату, откуда приносил документы. Вернулся он с толстой и потёртой книгой. Я, грешным делом, решил, что это какая-нибудь Большая медицинская энциклопедия.

– Это тебе, Женя, – он протянул книгу мне с таким видом, словно это был торт, а я – именинник.

– Спасибо, – я принял подарок.

Он был довольно тяжёлый. На кожаной обложке золотым тиснением был выдавлен какой-то символ, который потемнел от времени и грязи.

– Что это такое?

– Кулинарная книга. Ты ведь мастер по этой части, – Горыныч сделал жест рукой, как будто что-то помешивая.