Оксана Филатова - Любимый Садовник

Странно, но внутри это была обычная школа, со всеми её кабинетами, партами и грифельными досками. Руководил всем очкастый директор, подбиравший учителей под стать себе. Напыщенные жерди в строгих серых костюмах и очках с линзами огромных размеров, все они так забавляли меня, что порой приходилось опускать голову и якобы кашлять в кулак. Нет, мне определенно начинало там нравиться. Во всяком случае, я веселился.

До тех пор, пока директор не привел меня в класс. Тамошние дети… как бы это объяснить? Да чего уж там, не были они обычными детьми в нашем понимании. Хотя сейчас я и сам не отважусь дать определение обычности. Ну, посудите сами, детишки бесились, играли, шумели и любая палка или камушек в их руках превращались в парусник, воздушный корабль или безумного инопланетянина, короче, обладали той самой огалтелостью, которая вспоминается со времен моей начальной школы. Удивительное происходило уже после. Дети постепенно, одни быстрее, другие чуть медленнее, начинали затихать. И с каждым годом становились все тише и тише. Старшеклассники совсем уж были похожи на призраков. Конечно, эту ступенчатую изменчивость я заметил не сразу. Поначалу думал – дети слишком послушны и само понятие альма матер вызывает священный трепет. Однако, детям на островке разрешалось все. Закури они травку на пороге местной церкви, и то спустили бы с рук. Поэтому потребности в особом послушании не было.

Однажды я увидел, как местная малышня шпыняла парнишку-школьника и досталось ему порядочно. Ни один прохожий не сделал ни единого замечания деткам. К своему стыду, я тоже. Когда же мелюзга натешилась и все отправились по своим делам, сразу несколько человек подбежали к тихому старшекласснику со своим сочувствием. Я, наблюдавший всю сцену в подробностях, подумал, что сбрендил или что-то не так понял. Но на всякий случай решил не вмешиваться в драки, ругань и прочее, а всего лишь наблюдать. Ну, по крайней мере, до тех пор, пока не пойму, что за хрень здесь творится.

И все же, произошло нечто, что помешало мне следовать плану.

В классе меня усадили за парту с девчонкой. Я повозмущался, дабы не изменять своему имиджу, но на самом деле неожиданно обрадовался. Девчонка оказалась забавной. И хоть с головой у неё точно были не лады, но она была живая. Нет, не такая, как малыши, что побили старшеклассника. Она была живая и добродушная. И когда она смотрела на меня своими большими зелеными глазами, и в этот момент никто на нас не глядел, я был точно уверен, что соображалка у неё работает что надо.

Так или иначе, выглядела она явно чокнутой. Белое платье в синий маленький цветочек, рукава-фонарики, пышная коротенькая юбка. Красивые волнистые волосы, которые каждое утро кто-то пытался собрать в косички, а светлые волосы вились мелким бесом и сопротивлялись. Чудо завязывалось голубыми бантами. Ох, ну что же это были за косы, картины только писать! Обязательно одна выше другой, бывало, что одну косу заплетали сзади, вторая располагалась где-то возле виска. Кудрявые пряди выбивались из плетения, систему сооружения бантов вообще сложно было понять. Карманы кофты, которая явно была не с её плеча, постоянно были полны леденцами на палочках. Девчонка рассасывала леденец, бросала палочку от него через плечо и разворачивала новый. На любой вопрос, даже учителю, отвечала, перекатывая конфету от щеки к щеке, даже обедала в школьной столовой, не вынимая палочку от конфеты изо рта. При нашей первой встрече она с громким хрустом раскусила чупа-чупс, протянула левую руку, правая ведь держала резинового пупса с разрисованным фломастером личиком и представилась:

– Шолька!

Я пожал липкую от конфеты ладонь и не нашел ничего лучше ответа:

И бухнулся за парту. Только потом я понял, что зовут её Зойка, а того, что она изрекает, не понимает никто.

Но даже такая, совершенно непонятная, смешная, в детсадовском платье, вязаной старой кофте с отвисшими карманами и прической Медузы Горгоны, она была для меня глотком свежего воздуха. Теперь я шел в школу отдохнуть от бесконечности садов, шел послушать леденцовый лепет подруги, шел хотя бы на минутку забыть, что я оказался на оторванном от обычной жизни острове и кроме бабушки никого у меня не осталось.

Ах нет, Шолька, еще она! Так, собственно, и стал я её называть. Слыла она городской сумасшедшей и в нашем классе старшеклассников все переворачивала с ног на голову. Зомбированным ровесникам было слишком далеко до живости моей новой подруги. Они не понимали возгласов по поводу отмененного урока математики, или начала песенной композиции, какой – угадать было невозможно, ведь ни слов, ни мотива нельзя было разобрать, или намеренно сброшенных на пол учебников, если в классе слишком уж тихо, а еще поколачивания парты головой пупса. Если честно, я бы орал песни в этой школе постоянно. Потому как меня тишина сводила с ума. В моей прошлой жизни орать приходилось учителю, чтобы хоть как-то его услышали беснующиеся подростки, или хотя бы обратили внимание. Нам было совершенно «по фигу», кто там с указкой у доски пытается вдолбить в наши головы знания. Нам хотелось на воздух, вон из душных стен. Здесь даже перемены были унылы до омерзения. Мои одноклассники ходили по коридорам, иногда парами, но чаще по одному, ходили так, что меня аж озноб пробирал при взгляде на них – медленно, тихо, ну только что слюна не капает. Я сплевывал на пол и смотрел на неё. Особых поисков не требовалось. Начальные и старшие классы разделили по корпусам, так что, там, где звуки, шум, смех, там обязательно она. Иногда Шолька носилась по коридору, иногда бывало, расставив руки, изображала самолет, но бывало и такое, что просто сидела, уставившись в одну точку. «О чем же ты думаешь, девочка?» – спрашивал я мысленно, и задумывался тоже. И в коридорах нашего корпуса наступала мертвая, ужасающая тишина.

3.

Ходить за ней я начал не сразу. Однажды, сидя на имитированном подоконнике в коридоре и глядя на свою Шольку, увидел подошедшую троицу зомби из нашего класса. Они подхватили её под руки и потащили за угол. Грустный пупс с перекошенной моськой остался валяться на лавке. Я встал, прихватил куклу, и отправился вслед за ними. Надо сказать, для заторможенных, передвигались они довольно быстро.

Нашел я компашку – угадайте где – в мужском туалете.

Здоровяк, которого все звали Михой, накрутил обе косы на кулак и тянул Зойку к полу. Она молчала и только зажмуренные глаза и прикушенная нижняя губа говорили о том, как ей больно.

– Слышь, чокнутая, ты нам мешаешь. Очень мешаешь. Поняла? – на удивление грубая речь была прервана ударом моего кулака в челюсть.

Парень отлетел к писуару, долбанулся уже теперь носом и тихонько сполз на пол. Друзья испуганно жались к стенке, девчонка уставилась на меня так, словно я только что вышел из летающей тарелки. Я поднял с пола Шольку, всучил ей куклу и вытолкал в коридор. Потом направился к парочке у кафельной стены. Их пристальные взгляды чуть не прожгли во мне дырку, а как только я взял одного из них за грудки, он блеванул мне на ботинки. Я замахнулся было, но передумал. Вывел приятелей из туалета и притянул за пиджаки к себе: