Оксана Филатова - Любимый Садовник

– У нас сирень за окном. Не вянет.

– Одуванчики. Ты видел? Они постоянно желтые.

Мы сидели друг против друга и наперебой перечисляли странности, бросающиеся в глаза нам, но оставшиеся незамеченными нашими взрослыми. Мы наконец-то получили возможность говорить. Нас наконец-то слушали. Мы уже не были детьми, но сейчас были по-детски счастливы. Каждый из нас уже не был одинок.

Шолька поднялась на ноги, расстегнула пуговки на платье, я скромно отвернулся, хотя мне ужасно не хотелось этого делать. Платье бабочкой-капустницей порхнуло под ноги и девочка, оставшись в одном белье, толкнула меня в плечо.

– Давай, ныряй первый. Вода – чудо.

Я поднял глаза. Нет, она не шутила.

– Как же обратно?

– Эй, не боись, думаешь, избавиться от тебя хочу? Не, пригодишься ещё. Там, смотри, справа словно ступеньки. Забираться, конечно, не просто, но ты, парень, справишься, – она засмеялась и толкнула меня в воду.

Каменный уступ находился высоковато и, раздеваясь, я с опаской поглядывал вниз, раздумывая, как-бы мне прыгнуть так, чтобы не шарахнуться башкой о какой торчащий из каменной стены выступ. Так что Зойка мне в некотором роде помогла. Как же это было здорово – вот просто лететь, просто думать о том, что внизу раскрывает свои объятия-волны теплая морская вода, а потом, бухаясь воду, просто забыть обо всем!

И я, как говорится, нырнул в омут с головой. Вода, такая темная и неприветливая на вид неожиданно освежила и успокоила. Пузырьки, маленькие и большие, белые и прозрачные, веселым вихрем окружили меня со всех сторон. Миллионы, миллиарды пузырьков старались вытолкнуть, поднять на поверхность. Я собирался, действительно собирался это сделать. Но тут прыгнула она.

Её ноги плавно, вытянутыми пальчиками вошли в воду, её лицо застыло напротив моего, и я, словно маленький мальчик, никогда не видевший женского тела, широко раскрыв глаза, смотрел. Теперь я точно знал, как происходит то, о чем столько говорят. Как каждая клеточка твоего тела раздваивается под напором невиданного и неощущаемого ранее. Как ты забываешь обо всех и обо всем. И видишь только глаза цвета моря. Теперь я точно знал, что глаза её, зеленые, яркие, были глазами морскими. Она вовсе не была розой. Она точно была русалкой. Её локоны, распрямившиеся от воды, теперь просто развивались в морской вселенной.

Моя русалка тоже не собиралась выныривать. И тоже смотрела. Только когда оба мы почувствовали, что задыхаемся, то ли от нехватки кислорода, то ли от чего другого, названия чему мы не знали, но чему название давно придумано было, мы, взявшись за руки, вынырнули. Задышали. Но теперь оба были совершенно другими людьми, новыми, незнакомыми для самих себя и немного испуганными.

Зоя запрокинула голову, убрала назад волосы и наконец заговорила.

– Поднимаемся?

– Да, наверное.

– Или поплаваем?

– Да.

– Что? – у меня никогда не было недостатка в женском общении, но прищур красивых зеленых глаз – и все, я в ступоре. Ну, может быть, и не в ступоре, но я точно не знал что говорить. А это было со мной впервые.

Я улыбнулся своей Сирене.

– Плавать, я точно хочу плавать, да. Блин, хочу плавать, слышишь? – я подплыл к ней и обняв ладонью её шею, прошептал на ухо. – Сейчас мы плаваем, а потом ты рассказываешь все, что знаешь.

– Нет, – она засмеялась, прикрывая рот ладонями. – Потом я тебя утоплю, как свидетеля, глупый.

Мы плескались целую вечность. Ныряли, под водой легонько касаясь рук друг друга и вновь выныривали. Я сорвал водоросли, ох, ну надо же, они тоже цвели. Так вот, я сорвал их и поднял на поверхность, протянул Зойке, она захихикала, но приняла подарок – распластавшиеся по руке скользкие зеленые нити с мелкими желтыми цветочками.

– Поверь, под водой они выглядели намного лучше, – смущенно пролепетал я.

Мы так устали. Это ужасно отличалось от нашей спокойной городской жизни, настолько, что теперь всячески старались оттянуть момент карабканья по скале, фактически отвесной. Но сделать это пришлось, никуда не деться. Забравшись, улеглись на прогретые солнышком камни и никак не могли отдышаться. Оба смотрели на небо. Первой начала говорить она.

– Здесь не бывает зимы, знаешь?

– О чем-то таком подозревал. Словно мы на экваторе, да?

– Ага! Эх, если бы… А еще я не знаю как выглядит радуга. Видела в книжке на картинке.

– Странное место.

– Плохое, – она облокотилась на локоть и посмотрела на меня. – Очень плохое.

Я лежал, затылком опираясь на руки, и тоже повернул голову в её сторону. Прядь волос, упавшая на лоб, прямо на моих глазах, быстро скрутилась в пружинку. «Ну вот, – подумал я. – Сейчас моя ундина снова станет Шолькой, хотя какая разница».

Зоя села, подтянув колени к себе, и легла на них щекой. Она смотрела на воду, а может быть, не смотрела никуда. Думаю, она вспоминала, возможно, то, что хотела забыть. Мне так казалось. Но в любом случае, она собиралась начать свой рассказ. Я ждал его и боялся.

– Мы приехали сюда всей семьей, – она так и не повернула лица ко мне, но я догадывался, как ей трудно. – Я была совсем маленькой девочкой и мир был прекрасен. И остров был прекрасен. И я все еще помнила, каково это – бегать босой под дождем. Ту, прошлую жизнь я ещё вспоминаю. Сладко. – Зоя горько усмехнулась. – Не так приторно сладко, что даже противно, как эти мои конфеты на палочках, а замечательно сладко. Удивительно! Родители не могли отказаться, ведь отец потерял работу. Да и как откажешься, такие условия! Дом, деньги, чудный маленький городок. Красивый, только иллюстрации в книгах печатать. Папа, мама, брат и я. Четверо нас было. Мамы не стало через год. Я так и не поняла, что случилось. Болезнь? Не знаю. Перед тем, как она ушла, мы поняли, что нужно уходить всем. Не успели. Поняли, что все не правильно. Ну, например, подростки. Куда они деваются? Что происходит? В городе только мы и очень-очень взрослые. А поведение детей? Это уж ни в какие рамки… Ты замечал?

Зоя повернула лицо и я увидел бороздки слез на щеках.

– Да, видел.

Кто бы знал, как я хочу обнять её, прижать к себе, поцеловать копну волос на голове, каждую кудряшку, успокоить. Хоть как-то.

– Понимаешь, подростки исчезают, но ни на одной старой посудине я их не видела. Остаются единицы. Ну, несколько ущербные, если можно так сказать. Это плохо, но как еще? Тогда отец и решил уехать. Ему отказали раз, отказали другой. Он засел за книги, прочел кипу литературы о психах, так и появилась я теперешняя. Не знаю, как долго все это останется незамеченным. Как по мне, так думаю, многие догадываются.

Она принялась выкладывать из разноцветных камушков затейливые фигуры, ломала их, собирала заново.

– Твой брат?

– Мой брат? – она усмехнулась, потрясла копной кудряшек. – Мой брат с ними. Он химик и по какой-то причине, уж не знаю, по какой, он был оставлен и приручен… Он мне брат, конечно, только чужой совсем стал. Часть этого острова.