Дмитрий Боррони - Мой город 4: история их жизни

– Вы неправы. – поспешила сказать Вероника Васильевна. – Люди не такие. – она сделав паузу, добавила. – В них есть человечность.

– Сами-то верите, в то что говорите? – усмехнувшись он добавил. – человечность удел нищих, да и то, когда они в беде. Да и то, беда беде рознь. – он сделав паузу, сказал. – Вот кто-нибудь попадет в беду, а его лучшей друг или подруга, злорадствуют. – Вот мыль, беда не камне престала, прошла меня стороной. Пусть уж этот человек страдает, чем я мучатся стану. – Такие мысли или подобные им возникают у человека, когда он не в чем небывало, а у его скажем соседа дача сгорела. И непросто сгорела, а подожгли ее, чтобы избавиться от надоедливых соседей, а землю перепродать втридорога. – он сделав паузу, усмехнувшись, добавил. – А Вы говорите человечные люди? – Затем он сказал. – Человечности в людях нет. Есть только злоба и ненависть друг к другу, а любят они лишь одно. – он сделав однозначную паузу, сказал. – Зеленные банкноты, с президентами на них. И попробуйте возразить мне. Не можете, то та. – затем он добавил. – Вы же журналистка. Пишите о многом. Скажите, в Ваших статьях неужели все люди человечны? Что-то мне это верится с трудом.

Вероника Васильевне не было что сказать. Она просто не знала, что ответить разбитым горем человеку, который вот-вот потеряет свою жену, и мать их дочери, Авроры.

– И все-таки Вы неправы. – возразила ему она. – В людях еще осталось что-то человечное. – затем она повторилась. – Что-то осталось.

– Тогда, может быть Вы подскажите, у каких хороших людей можно найти такую сумму, сто пятьдесят тысяч долларов. Кто мог бы пожертвовать этой суммой ради спасения человека, которого они даже не знают? Молчите. Вам нечего сказать? – он сделав паузу, добавил. – То та и оно.

Вероника Васильевна тяжело вздохнула. Ей нечего было сказать. Да и говорить та было нечего. Сейчас она хотела только одного, как можно скорее уехать из больницы. Уехать домой вместе с Петром Романовичем. Он должен был хотя бы на время забыть о произошедшем. Забыть о том, что он здесь, в этой больницы, и его жена Мария находится здесь в коме. Что будет дальше? Этого не знаю даже я. Одно могу сказать точно, Петр Романович сделает все, чтобы его жена не умерла. Она сказала:

– Поехали домой. Здесь нам пока нечего делать.

– Хорошо. – согласился Петр Романович. – Аврора уже заждалась нас.

Они вышли из больницы, и поймав такси, поехали домой к Веронике. Они ехали молча. Никто не хотел и не мог говорить о том, что произошло сегодня. Они надеялись, что Мария придет в себя, и впившийся из больницы снова окажется в их семье. Что касается операции, то можно было попробовать попросить TV ЦТ, чтобы те рассказали о случившимся своему зрителю, и если Вероника окажется правой, то деньги собрать будет легче чем поле перебежать. Если этого не произойдет, то проблема останется актуальной, а о деньгах можно будет забыть.

Размышляя на эти тему, наши герои приехали к дому Веронике, где в ее квартире их ждала Аврора.

Итак, приехав домой к Веронике Васильевне, Петр Романович был просто разбит. Он не мог думать не о чем кроме лишь ободном. О том, где взять деньги для своей жены Марии Вениаминовне, чтобы сделать ей операцию. Сумма была просто заоблачная – сто пятьдесят тысяч долларов. Где взять такие деньги? Петр Романович, конечно он не знал. Он также не знал, если он обратится на телевидение, то поможет ли это в его горе? Возможно люди и помогли б. Ведь каким бы ни был жестокосердным людская диаспора население страны, возможно у них еще осталась сострадание? Но, если люди уже стали жестокосердными, и чувство сострадание у них сгинуло в лету, то это был просто конец.

«Мы убиваем самих себя». – думал Петр Романович сидя на кресле. – «Человек – враг самому себе. Он просто убивает сам себя. Убивает ту любовь, которая дона ему матушкой природой. Духовная красота быстра исчезает, когда ее замещает другие боги. Жестокость, жадность, алчность, ненависть, лицемерие, тщеславие, предательство, прелюбодеяние, чревоугодие, обман. Боги греха – пороки человеческой слабость. Мы не замечаем, как они стучатся к нам в дом. Мы впускаем их, и они овладевают нами. Мы – люди подчиняемся им, и вскоре наше сердце ожесточается. Оно превращается в камень. Становиться тяжелым и неподъемным. Любовь становиться ненавистью, сердце – камнем. Мы перестаем дорожить прекрасным, и любим только зеленые бумажки с изображенными на них президентами, а лучше само́й королевой. Ведь фунты – самая дорогая валюта, которую знает советский, а потом российский народ. Но все держат у себя закопанные от чужих глаз, и от налоговой инспекции, в стеклянной банке лишь одни доллары. Страшно. Страшно что мы такие. Мы стали никем. Сидим в своих особняках, и думаем, как бы нас ни обокрали? Мы отдали свое сердце злому волшебнику, и тот дал нам злато. Кто-то сказал, что богатых людей сейчас просто назначают. Это лишь должность, и боле ничего. Мы живем, но счастливы мы? Это вряд ли?» – это размышление по поводу счастье, Петр Романович не окончил. Он думал об этом, и ужасался. Ужасался тому, какие мысли ему сейчас лезли в голову. – «Если в библии написано семь смертных грехов, то на практике их гораздо больше». – тут, неожиданно, ему на ум пришел Ницше, и его самый известный афоризм «Безумный человек». Этот афоризм написан в его книге из «Веселой науке». Итак, я этот афоризм напишу полностью, так как он написан самим Ницше.

Слышали ли Вы о том безумном человеке, который в светлый полдень зажег фонарь, выбежал на рынок и все время кричал: «Я ищу Бога! Я ищу Бога!» Поскольку там собрались как раз многие из тех, кто не верил в Бога, вокруг него раздался хохот. «Он что, пропал?» – сказал один «Он заблудился, как ребенок, – сказал другой. – или спрятался? Боится ли он нас? Пустился ли он в плавание? Эмиграцию?» – так кричали и смеялись они в пересмешку. Тогда безумец вбежал в толпу и пронзил их своим взглядом. «Где Бог? – воскликнул он. – Я хочу сказать Вам это! Мы его убили! Но как мы его убили – Вы и Я! Мы все его убийцы! Но как мы сделали это? Как удалось нам выпить море? Что сделали мы, оторвав эту землю от ее солнца? Куда теперь движется она? Куда движемся мы? Прочь от всех солнц? Не падаем ли мы непрерывно? Назад, в сторону, вперед, во всех направлениях? Есть ли еще верх и низ? Не блуждаем ли мы словно в бесконечном НИЧТО? Не дышит ли на нас пустое пространство? Не стало ли холоднее? Не наступает ли все сильнее и больше ночь? Не приходится ли средь бела дня зажигать фонарь? Разве мы не слышим еще шума могильщиков, погребающих Бога? Разве не доносится до нас запах божественного тления? – и боги истлевают! Бог умер! Бог не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое святое и могущественное существо, какое только было в мире, истекло кровью под нашими ножами – кто смоет с нас эту кровь? Какой водой можем мы очиститься? Какие искупительные празднества, какие священные игры нужно будет придумать? Разве величие этого дела не слишком велико для нас? Не должны ли мы сами обратиться к богу, чтобы оказаться достойными его? Никогда не было совершено дела более великого, и кто родиться после нас, будет, благодаря этому деянию, принадлежать к истории высшей, чем вся прежняя история!» Здесь замолчал безумный человек и снова стал глядеть на свои слушателей; молчали и они, удивленно глядя на него. Наконец он бросил свой фонарь на землю, так что тот разбился вдребезги и погас. «Я пришел слишком рано, – сказал он тогда, – мой час еще не пробил. Это чудовищное событие еще в пути и идет к нам – весть о нем не дошла еще до человеческих ушей. Молнии и грому нужно время, свету звезд нужно время, деянием нужно время. После того как они уже совершены, чтобы их увидели и услышали. Это деяние пока еще дальше от Вас, чем самые отдаленные светила, – и все-таки Вы совершили его!» Рассказывают еще, что в тот же день безумный человек ходил по различным церквам и пел в них свои Requiem aeternam Deo (Величие памяти Богу). Его выгоняли и призывали к ответу, а он ладил все одно и то же: «Чем же еще являются эти церкви, если не могилами и надгробиями Бога».