О. Фурсин - Чужая душа. Славянская сага. Часть 1. Аркона

Мужчина на редкость высокого роста. В красном суконном платье, подбитом серебристым мехом, с золотыми и серебряными застежками, с змеевидными украшениями из золота на рукавах… С моей точки зрения, довольно симпатичный прикид на фоне общей безвкусицы – расписанных голых торсов. Я думаю, что двое знакомых моих очень известных модельеров обрадованно встрепенулись бы при виде всей этой красоты. Густая рыжая борода, скрывавшая лицо, создавала некий диссонанс в положительном впечатлении, намекавший не то на Санта Клауса, не то на нашего родного дедушку Мороза… но тут уж не приходилось капризничать. Скажешь такому разве: «Снимите это немедленно»?! 42

При его появлении все признаки готовой начаться ссоры немедленно прекратились. Раздались приветственные крики: «Бьорн! Бьорн!» 43.

Прошествовав к высокому стулу с резной спинкой, на фоне остальных предметов для сидения смотревшемуся королевским, чуть ли не троном, рождественский персонаж тяжело опустился в него. Бросились к нему парни в рубашках, поднося еду…

Они успели осушить не одну чашу, прежде чем в мой сон вошла Она. Я не знаю, соответствовало ли ее лицо золотому сечению древних, но женщина была изумительно красивой. Светлая кожа, очень светлые волосы, собранные узлом на затылке. Немного удлиненное лицо, чуть-чуть подчеркнуты скулы. Глаза изумительного синего, вся синева горных озер сосредоточилась в них. Широкий разлет темных бровей, чёткий рисунок подбородка. Рассказываешь, и понимаешь, что бессильны слова, и ни о чём всё это. Нельзя рассказать красоту…

Да, немного отстраненная и холодная красота. Снежная королева, да и только; впрочем, так оно бы и было, только королева в беде, вот как. В длинном белом платье на бретелях, собранных черепаховыми фибулами на плечах. Чем-то напомнила мне Марло Хорст 44, только более зрелую, более женственную и круглую. На руках у женщины был ребенок, явно нескольких дней отроду, лицо у мальчика ещё несколько желтушно, как бывает у новорожденных. Подойдя к тронной скамейке, женщина под одобрительные крики задрала белую рубашонку у ребенка. И тут же вверх к небу победительно-задорно была послана струйка. Радости было!..

Но я не ошиблась, в прекрасной незнакомке был какой-то надлом, иначе этой красоте не хватило бы глубины и смысла…

С выражением мольбы на лице она протянула младенца человеку в красном 45. Что-то говорила, и столько было просительного в ее лице, что дрогнуло сердце. Как там во сне я поняла, что оно дрогнуло? Но знаете, как иногда во сне давит, сжимает сердце; так что проснешься, а оно еще ноет? Я узнала это с началом моих сновидений.

Он был груб с ней и холоден. Он отстранил ее раз. Она не прервала своих просьб, по-прежнему оставаясь рядом.

Тогда он почти отшвырнул её, она упала, но не выпустила из рук ребенка. Оставаясь на земле, снова тянула и тянула ребенка человеку в красном, по лицу ее текли слезы, губы дрожали, но она продолжала просить. Мальчик поднял крик, захлебнулся плачем…

Подскочил человек в волчьей шкуре, стал тоже что-то громко кричать. Видимо, его речь, пусть короткая, но насыщенная эмоциями, вызвала отклик в душе голых воинов. Они выражали поддержку криками; впрочем, другой манеры разговора в этом мире из моего сна не существовало вообще. Все кричали, кроме женщины; но и она кричала одним видом своим.

Когда человек в красном взял из рук матери младенца, непонятно было, радоваться или огорчаться. Несколько мгновений казалось, что вот он сейчас размахнется и размозжит головку мальчика о землю: выражение лица было брезгливым и злым. Но очевидно какие-то соображения взяли верх, мальчик был принят благосклонно, и человек в красном даже попробовал усадить его на колени. Новорожденного?!

Мне хотелось кричать, но во сне это оказалось невозможно. Ни звука не вырывалось из моей груди.

И, однако, меня услышали. Он посмотрел прямо на меня. Этот «выцветший» взгляд был мне знаком! На этот раз сердце просто ухнуло куда-то вниз, я закричала – и проснулась. Сквозь остаток сна под колотившееся сердце я еще слышала голос Мары: «Вот она, твоя погибель. Этот тебя не пожалеет. Добро пожаловать, гостья»…

Я бродила в тумане, на острове, над самым морем. Где-то внизу бились волны о берег, было страшновато. Туман был густым, настолько густым, что каждый вдох сопровождался болью в груди. Казалось, вода стекает в легкие. Ни проблеска…

– Господи, – взмолилась я, устав ощупывать камни на своем пути, почти ползти в неведомом мне направлении. – Дай хоть лучик света, чтоб выйти на дорогу…

Смех был мне ответом. Громкий, как будто даже издевательский.

– Ну, это-то пустячок, и я могу ещё. Попроси у меня, сладкая…

Я бы могла испугаться, но голос был старческим, дребезжащим, и если была в нем издевка, то самая малая толика её. А я не умею бояться стариков, и вообще, это было счастьем: услышать хоть кого-нибудь в море тумана, я была рада любой компании!

– Пожалуйста, если можете, осветите мне дорогу, чтоб хоть к Вам подойти. Мне так страшно одной…

В мгновение ока поднялся вокруг меня ветер, чуть не смерч, и он разбросал туман в клочья. А потом целый столп света обрушился на меня, я долго жмурилась. Когда же открыла глаза, охнула от неожиданности.

Я стояла перед деревянным идолом. Он был четырёхглав и однолик, ибо каждая голова имела лишь одно лицо, одинаковое для всех. Я убедилась в этом, обойдя деревянное изваяние. Каждое лицо, из смотрящих на разные стороны света, было равно печальным, глаза грустные, уголки рта опущены. И смотрела я на него снизу вверх, и казалась себе такой маленькой…

– Кто Вы? – пролепетала я, ещё не веря самой себе, что говорю с деревянным идолом.

– А ты кто? – я убедилась, что голос исходил от идола, хотя деревянные губы остались неподвижны. – Странно слышать подобный вопрос от той, кто сама о себе ничего не знает…

– Я знаю. Я Марина Кузьмина. Я русская, мне 25…замужем…

Хватило ума не сказать, что моя профессия, в частности, подразумевает изучение и таких вот деревянных идолов, и всего того, что за ними стоит.

– Кабы не русская, не привел бы я тебя сюда, милая… А звали раньше тебя иначе. Не помнишь? Совсем?

Я не знала, что на это ответить. Какая-то мысль билась, пытаясь пробиться в сознание, как бьются мухи о стекло. Тщетно. Остров, мыс на острове. Мы на этом самом мысу с деревянным идолом. Порода, образующая мыс, интересная: скалы меловые. Лес вдали виднеется, а тут вот трава, где мы стоим. Трава скошенная, и точно не косой. Газонокосилка поработала. Вокруг идола груда камней свалена. Что из этого я должна помнить, ну что?

– Значит, не помнишь совсем. Жаль какая… Ну, я себя тоже не таким вот помню 47. Не самый лучший мой образ, да только один из последних, и на том спасибо. Забыли вы меня…