Илья Юдачёв - Хроники Ворона. Книга первая

Он повернул голову, когда чья-то небольшая крепкая ладонь легла ему на плечо. Это оказался Креспий. Самый младший из Ордена. И единственный из братьев, в ком он еще мог разглядеть остатки человечности.

– Красиво здесь, – начал Креспий. Это был невысокий, легкий и подвижный парень, одетый примерно так же, как Зоран, к которому он только что присоединился.

– Да уж. Афрей красив, – Зоран тяжело вздохнул. – Им можно восхищаться бесконечно, если…

– Не знать, сколько людей погубили его леса, – закончил мысль Зорана Креспий.

– Да.

Они некоторое время молчали, смотря на бесконечно прекрасные пейзажи северного Ригерхейма. Прервал молчание Зоран:

– Многие сейчас на контрактах?

– Никого. Наши птицы давно не приносили ничего стоящего. Твой контракт на мэра Трезны был последним.

– Я ушел за Друнвельдом почти полтора года назад и только сейчас вернулся. Хочешь сказать, за это время птицы не принесли совсем ничего?

– Нет. А где ты, кстати, пропадал так долго? Почему не возвращался?

– Я хотел немного отдохнуть от ароматов хвои.

– Понятно. И где же ты отдыхал от них?

Зоран задумался:

– Хм. Много где. На юге страны, в основном.

– А в Ланте был? Всю жизнь хотел там оказаться! Я слышал о ежегодном карнавале в этом городе. Говорят, что праздника более помпезного не сыскать во всем Ригерхейме! Ты побывал на нем?

– Да.

– И как?

– Помпезно, – угрюмо ответил Зоран.

Креспий почувствовал, что Зорану отчего-то не хочется говорить о Ланте.

– Конрат говорил сегодня, что контрактов скоро прибавится, – сменил он тему.

– Значит, Конрат – ясновидящий. Впрочем, ему видней, он же все-таки магистр.

– Я давно не видел его таким радостным.

– Он всегда радуется, когда нужно кого-то убить.

Лицо Креспия сделалось грустным:

– А мне, если честно, не хотелось бы, чтобы их стало больше.

– Я знаю, Креспий, знаю. Хотя, помнится мне, когда-то ты так и рвался в бой.

– Да уж. Раньше мне действительно казалось, что я смогу сделать мир лучше. Но теперь я понимаю, что навряд ли справлюсь с этим, потому что всех мерзавцев убить невозможно. Даже целому ордену. Их просто слишком много.

Зоран ухмыльнулся.

– Не поэтому, Креспий. Далеко не поэтому ты не сможешь сделать этот мир лучше.

– А почему тогда?

Зоран в течение нескольких секунд обдумывал ответ, после чего произнес:

– Что ты обычно делаешь, после того как выполнил контракт?

Креспий ненадолго задумался и ответил:

– Иду за платой к нанимателю.

– А что ты делаешь, когда получил плату?

– Иду в бордель.

Зоран рассмеялся.

– Ну хорошо. А что ты делаешь после того, как обошел все бордели, таверны и казино в городе?

– Возвращаюсь в крепость, Зоран. Я не понимаю, к чему ты это спрашиваешь.

Зоран продолжал:

– А где, и самое главное – с чем остается тот, чью жажду мести ты утолял? Твой наниматель?

Креспий задумчиво сдвинул брови.

– Чаще всего дома. И… ни с чем.

– Верно! Ни с чем. Ты не возвращаешь ему убитых родственников. Ты лишь убиваешь другого убийцу. Ты не исцеляешь от наркозависимости какого-нибудь сына какой-нибудь несчастной матери. Вместо этого ты просто убиваешь наркоторговца, а потом еще и забираешь у женщины последние крохи. Скольких бы сукиных сынов ты ни убил, Креспий, запомни: добра ты этим не сделал. Мы оставляем в душах людей только выжженную пустошь. Мы даже жажду мести в них уничтожаем, а она для многих из них – последний смысл жизни.

Зоран откашлялся и продолжил:

– Но это лишь одна сторона медали, Креспий. Та, что касается нанимателей.

Молодой убийца внимательно слушал каждое слово Зорана. Из всего Ордена он был для Креспия самым большим авторитетом, даже большим, чем сам Конрат.

– Расскажи про вторую, – попросил он.

– Что ж, хорошо. Вторая сторона касается тех, кого ты убиваешь. Видишь ли, Креспий, порой случается так, что из-за смерти всего лишь одного мерзавца страдает сразу много хороших людей. Запомни: у подонков тоже есть семьи. И их тоже может кто-то любить и оплакивать. Их дети, их жены, их братья, которые за свою жизнь, может, и мухи-то не обидели.

– Я… я вообще тогда ничего не понимаю. Мне никто еще подобного не говорил.

– А тебе и не нужно ничего понимать, Креспий. Выбора у тебя в любом случае нет. Продолжай делать то, что должно, но просто не думай теперь, что тем самым приносишь кому-то добро. И уж тем более – что меняешь мир в лучшую сторону. – Зоран похлопал молодого убийцу по плечу и, оставив того наедине с собственными мыслями, молча направился в свою комнату.

Обитатели Скалы Воронов обычно не являлись кровными родственниками, но все же, следуя обычаям Ордена, называли друг друга братьями. При этом взаимоотношения между ними далеко не всегда были теплыми.

Когда Зоран оказался в коридоре и увидел, как ему навстречу шагает один из братьев, очень крепко сложенный, но невысокий, на его лице появилась жестокая улыбка.

Они поравнялись, и Зоран напряг левое плечо, после чего с силой врезался им в левое же плечо идущего навстречу.

– Поаккуратней! – заорал тот, гневно посмотрев на обидчика похожими на поросячьи глазами.

Зоран только этого и ждал.

Он резко повернулся лицом к кричащему, схватил его за горло одной правой рукой и мощным движением впечатал в стену затылком.

– По-моему, это тебе стоит быть аккуратней, Бирг, – спокойным голосом произнес он.

Биргу показалось, что от удара о стену у него посыпались искры из глаз. Но это была лишь меньшая из проблем. Большая же заключалась в том, что стальная ладонь продолжала сжимать его горло, так и норовя раздробить кадык.

– Ты же подвинешься в следующий раз, так ведь? – подсказал Зоран решение этой проблемы.

Бирг, собрав волю в кулак, промолчал. Не хотел подчиняться. Зоран сжал его горло сильнее.

– Да… Да… Подвинусь… – все-таки сдавшись, прокряхтел Бирг.

Могучая ладонь разжалась, и он с облегчением выдохнул.

– Вот и хорошо, – издевательски улыбнувшись, подметил Зоран.

Он уже больше часа ворочался на кровати, но никак не мог уснуть. Жуткие воспоминания тревожили его ум, заставляя мысленно возвращаться во времена своего далекого прошлого. Во времена, когда он был намного моложе, чем сейчас, и еще верил в идеалы своего ордена. Как и юный Креспий, он когда-то действительно считал, что убийствами может сделать мир лучше. Думал, что очищает его. Но даже для этой, некогда твердой, веры, для этой не поддающейся никакой критике морали Зоран порой бывал слишком жесток к тем, за кем приходил. И даже для нее масштабы резни, которую он учинял, превышали зачастую всякие рамки. И, как бы странно это ни звучало, лишь отчасти в том была вина самого Зорана. Хотя он, конечно, привык осуждать только лишь себя самого. И если в юности раскаяние улетучивается так же быстро, как и приходит, то по прошествии лет оно поедает душу уже беспрерывно, кусок за куском, смакуя каждый из них, словно деликатес.