Дмитрий Тедеев - Бусый Волк: Книга 1. Кузница ветров. Книга 2. Берестяная книга

Лицо у Осоки сделалось серое. И старое. Не то чтобы на нём враз явились морщины, просто глаза стали как у погасшей старухи.

– Веди туда, – тихо потребовала она.

И Бусый повёл. Не одну Осоку, много людей. И странное затишье было у него в душе. Рассказывал ровным медлительным голосом, как о чужом, и растерзанного Колояра им показал, как чужого, и отстранённо даже сам себе удивился. Так слишком сильно битая плоть вспухает подушкой, отказываясь допускать к сознанию новую боль.

Осока же при виде останков любимого не вскрикнула, не заплакала. Опустилась рядом с ним на колени, беззвучно, одними губами зашептала какие-то слова, размеренно покачиваясь из стороны в сторону.

Погодя приблизились обе большухи.

– Собрать бы… на честной костёр возложить… – простонала Бельчиха.

Осока разогнула колени.

– Я сделаю.

Ей передали лопатку, и она оказала жениху последнюю честь. Вынула из снега, сгребла, что собрать удалось, на чей-то расстеленный плащ.

– А и не велик же ты, не тяжёл: на руки возьму, укачаю, домой почивать отнесу…

И на том кончились Осокины силы. Мать Зайчиха обняла её, и девушка наконец заплакала, закричала, захохотала, выплёскивая невыносимое горе, и бабьи скорбные голоса со всех сторон обступили её крик, оградили от одиночества.

Слушать это было почему-то гораздо менее страшно, чем первоначальную тишину и звучавшие в ней мертвенно-спокойные речи.

Соболь угрюмо распоряжался, готовя облаву. Лица у охотников были хуже грозовых туч. Венны не собирались отсиживаться за тынами деревень, позволяя какому-то людоеду безнаказанно колотиться [28] Колотиться – мы сейчас говорим «околачиваться», с тем же значением. по их лесам, скрадывая людей на тропках, как дичь. Пускай сам узнает, каково это – быть дичью, измотанной неотступной погоней.

Для Бусого их решимость отливала железом, так что кожухи и полушубки представали едва ли не воинскими кольчугами.

– Нет, – сказал ему Соболь. – Ты будь при отце.

Вот оно как!..

Стоило собраться взрослым мужчинам, и он, не изведавший Посвящения, сразу оказался мал и не нужен. Так ли было, пока они у печек грелись по избам, а он, Бусый, в рожок трубил, им весть подавал? Мальчишка едва опять не расплакался, на сей раз – злыми и горькими слезами смертельной обиды.

– А Ульгеш? Ему можно?! – завопил он, не помня себя от ярости и бессилия.

Соболь за этот выкрик мог вразумить его затрещиной и был бы, без сомнения, прав, но он лишь чуть улыбнулся. Чернокожий мальчишка в сторонке яростно спорил со своим наставником Аканумой, и нужды не было разуметь по-мономатански, чтобы понять, о чём у них шла речь.

– Ты и Ульгеш, – словно и не прерывали его, довершил Соболь.

А вот Осока осталась, и попробовал бы кто ей возразить. Утёрла глаза и вытребовала себе копьё, да первое протянутое ещё не взяла, удовлетворилась лишь самым тяжёлым и прочным. И встала среди мужиков, и с нею ещё несколько девок и отчаянных молодых баб. Соболь подошёл было к ним, но они все дружно так ощерили зубы, что он только рукою махнул и не стал без пользы тратить время.

И пошли: одни в одну сторону, другие в другую. К деревне Белок потянулись уносившие Летобора и останки Колояра со Срезнем. Бусый держал шест носилок, устроенных для раненого отца, и, скрутив унижение, не позволял ему сбить себя с шага, заставить тряхнуть, обеспокоить прикрывшего глаза Летобора. Ульгеш брёл рядом и тоже ни на кого не смотрел. Взъерошенный Летун держался сзади, он рад был выместить неправду, свою и хозяина, но на ком бы?..

А Соболь повёл погоню по горячему следу.

Оказавшись в деревне и передав в чьи-то руки шест носилок, Бусый тут же сбежал обратно в лес. Юркнул тенью за ворота и сразу наддал ходу. Даже Летуна звать не стал. Смышлёный пёс, впрочем, вскоре догнал его.

«А что такого? – лихорадочно твердил он себе, как будто уже слышал суровые упрёки старших и пытался оправдаться перед ними. – Что такого-то? Велели сопроводить батюшку домой, я и сопроводил, не ослушался. А чтобы после того нельзя было опять в лес бежать охотников догонять, мне такого воспрещения никто не давал…»

Смешные младенческие доводы никого, конечно, не убедят. Бусый знал, что будет наказан. Кабы ещё и от Посвящения не отрешили: какое, скажут, тебе Посвящение, посчитали было за взрослого, а ты как есть возгривец [29] Возгривец – сопляк. . Ну и бегай с такими же, пока бусорь [30] Бусорь – здесь : дрянцо, «мусор» в характере. не порастратишь…

Скажут и сделают, и никто не вступится за него, но, странно, сейчас это его совершенно не волновало.

Он больше озаботился, обнаружив, что с Летуном, пропустив в ошейник верёвку и держась за неё, поспевал на лыжах Ульгеш.

– Ты-то куда?! – рявкнул было на него Бусый.

Жёлтые глазища яростно полыхнули на предвечернем солнце.

– А ты куда?!

«Ещё и гостя, которого доброму Белке след всячески ограждать, с собою сманил…» – как наяву, раздался над Бусым презрительный голос Соболя.

«Да не сманивал я!.. – мысленно закричал в ответ Бусый. – Он…»

И, как наяву же, осёкся, потому что Соболь опять будет прав. А то побежал бы куда по чужому для него лесу Ульгеш, если бы сверстник-венн так решительно не задал стрекача из деревни.

С отчаяния Бусый едва не кинулся в драку, поскольку не видел иного способа вразумить и вернуть Ульгеша домой… Удержался. Кто ещё кого в этой драке побьёт, неизвестно, а что время они по-глупому упустят, пока другие след гонят, – уж точно.

И Бусый только махнул рукой, отвернулся, дальше побежал. Поспевай как сумеешь.

Правду молвить, и Ульгеш, и его старый наставник на лыжах ходили очень неплохо. Особенно если учесть, что они снег-то впервые увидели хорошо если год назад. Сказывали, отродясь не бывало у них дома снега и льда. А пришлось – и ничего, и освоили новое умение, и упорный Ульгеш отставал от Бусого только на подъёмах.

«А я смог бы так-то скоро выучиться, к примеру, днями скакать на коне? Или веслом грести, как сегваны на корабле?..»

Когда проскакивали залитую кровью поляну, праздные мысли разлетелись стайкой испуганных воробьёв, и на смену им заново накатил страх. «Не вставай, собака, на волчий след: оглянется, съест!» Невольно Бусый переглянулся с Ульгешем… Чернокожий парнишка явно думал о том же.

Они стояли одни.

И кругом на вёрсты не было никого из своих.

И Летун им скверный защитник, если вдруг что. Уж если Срезень не смог…

Человеческого голоса не слыхать было в лесу, ни вблизи, ни вдали. Только глухо шумели сосны, раскачиваясь на влажном ветру. И солнце скрылось в плотном войлоке облаков, пришедших из-за Светыни.

Бывает, что хитрый зверь делает широкую петлю и возвращается на свой след, чтобы напасть на преследователя со спины…