Александра Девиль - Суженый Марии

– Да. И твой перстенек тоже хорош. – Рагуйло преданно посмотрел на девушку своими круглыми голубыми глазами.

– Перстенек? – удивилась Мария. – А разве я его заказывала?

Парень немного обиженным голосом произнес:

– А разве я не могу по собственному разумению сделать тебе подарок?

– Подарки, да еще дорогие, просто так не делаются, – укоризненно сказала Мария. – Ни праздника, ни повода никакого нет, а ты вдруг надумал. С чего бы это?

– А мне и повод не нужен. – Рагуйло слегка покраснел, и веснушки на его лице выступили ярче. – Вот наденешь ты на палец мое колечко – и мне будет казаться, что мы с тобой обручились.

– Дурачок ты, ей-богу, Рагулишка, – засмеялась Мария, шлепнув его ладонью по плечу. – Ведь я с тобой, как с Янкой и Сбыславой, дружила, а ты вдруг женихаться вздумал.

– Так ведь мы уже не дети, чтоб в игрушки-то играть, – обиделся Рагуйло. – Конечно, понимаю, что в женихи тебе я не гожусь. Хоть и благородным ремеслом занимаюсь, а все-таки – простолюдин, не пара дочери купца-боярина.

– Значит, дважды ты дурачок, Рагуша, – укорила его девушка. – Отец у меня сам из простого сословия вышел. А мама, хоть и боярская дочь, никогда спесивой не была. В нашей семье людей ценят не по знатности рода, а по уму и честности.

– Отчего же тогда ты меня высмеиваешь? Отчего даже подумать обо мне не хочешь как о суженом своем?

В словах парня прозвучала искренняя обида, и Мария, невольно пожалев его, сказала:

– Да ты-то ведь тут ни при чем. Я не только о тебе, но и о прочих женихах не думаю, не мечтаю. Не проснулось еще мое сердце. Ты бы лучше на других девушек смотрел, на тех, которые рады выйти замуж. Вот хотя бы Янку возьми. По-моему, ты ей нравишься.

– Нет, Марийка, не учи меня. – Рагуйло покачал головой. – Лучше я подожду, когда твое сердце проснется.

– Ну и напрасно. А теперь посторонись, я спешу.

Она кинулась прочь, не желая выслушивать утомительные для нее излияния незадачливого вздыхателя. Но, отойдя на несколько шагов, Марийка невольно призадумалась. Конечно, она лукавила, объясняя Рагуйло, что не помышляет о женихах. В последнее время именно эти мысли волновали ее неотступно. Она жила в странном ожидании волшебного поворота судьбы, внезапной встречи, которая пробудит ее сердце.

Марийка была младшим, поздним ребенком, любимым последышем, родившимся, когда матери было уже тридцать пять лет, а отцу – сорок два. Ее баловали не только родители, но и старшие дети: братья Константин и Андрей и сестра Ольга. Но вместе с любовью и снисходительностью они окружили девочку слишком пристальным, слишком неусыпным вниманием. Пока Марийка была ребенком, эта опека ей даже нравилась, но теперь все больше начинала тяготить. Каждый шаг девушки был замечаем; ее успехи, таланты, подруги подробно обсуждались в семье, а поздние возвращения или одинокие прогулки неизменно вызывали упреки, а иногда и слезы матери. Анна Раменская, помня свою полусиротскую юность, старалась отдавать детям как можно больше любви и тепла, не замечая, что для младшей дочери материнская забота порой становится чем-то вроде нежных оков. Константин и Ольга, хоть давно уже имели семьи и своих детей, тоже не упускали случая поучить младшую сестренку. Что же касается двадцатичетырехлетнего Андрея, который покуда был холост и к тому же отличался строгим нравом, то он вообще считал своим долгом следить за благочестием Марии, ограждая ее от случайных знакомств и опрометчивых поступков. Эта жизнь на виду у домашних, под их заботливым надзором, не позволяла Марии иметь свои сердечные тайны и сблизиться с кем-то посторонним, незнакомым ее семье.

В последнее время Мария стала бунтовать против постоянной опеки, пользуясь любой возможностью надолго отлучиться из дома, побыть наедине с собой, увидеть новых людей. Некоторую поддержку юная своевольница получила от отца. Дмитрий убеждал жену, что молоденькой девушке тоже нужна свобода, что Мария имеет право на свои суждения и маленькие тайны, а также на выбор друзей. Анна, вздохнув, с улыбкой заметила, что в дочери уже начала сказываться неуемная натура отца. Бывшая боярышня Раменская была не против того, чтобы дочь сама выбирала свою судьбу, но ее пугало возможное столкновение Марийки с окружающим миром, который с каждым годом становился все более жесток и ненадежен. Когда после смерти Мстислава Владимировича, старшего сына Мономаха, княжеские усобицы стали терзать Русь, киевляне забыли, что такое жизнь в относительном спокойствии.

Властолюбивому Андрею отец запретил командовать Марийкой, объяснив, что хороший брат должен защищать, а не притеснять младшую сестру. Впрочем, несмотря на этот запрет, Марийка и Андрей частенько ссорились друг с другом. Если бы они постоянно жили в одном доме, то, вероятно, ей бы туго пришлось. Но Андрей, не пожелавший, подобно отцу и старшему брату, стать купцом, состоял в княжеской дружине, а потому часто отлучался из дому по делам службы.

Мечтательная и страстная натура Марии давно уже рвалась к чему-то неведомому. Окружающие, замечая странные перепады настроения девушки, говорили, что ей пора замуж. Но сама Мария так не считала. Во всяком случае, среди знакомых ей парней не было ни одного, при взгляде на которого сердце бы ее затрепетало: вот он, мой суженый. Многие ровесницы Марии, в том числе подруга Сбыслава, уже вышли замуж. Янка тоже готова была выйти, особенно за Рагуйла, если бы он предложил. А Мария, которой в сентябре должно было сравняться восемнадцать, еще ни разу по-настоящему не целовалась с парнями, а только в шутку, во время праздничных игрищ. Иногда девушка с некоторой досадой чувствовала свою необычность, непохожесть на других. Будь она как все – давно бы, вероятно, вышла замуж и познала бы те радости, о которых так любят шептаться девушки и женщины. Но ей мало казалось простого замужества. Перед глазами Марии был пример необыкновенной любви ее родителей. И еще она знала греческую поэму об Одиссее и Пенелопе, и сказание о Дигенисе Акрите, и киевскую былину о Василисе Никулишне и Ставре Годиновиче. Ей хотелось, чтобы в ее жизни тоже все случилось столь же красиво и необыденно, чтобы и ее судьбу озарил свет великой любви. Но, оглядываясь вокруг, она не видела своего героя, не могла угадать его ни в ком.

А между тем и сердцем, и телом Мария уже созрела для любви. И сегодня, встретив раздевающие взгляды ромейских красавцев, она впервые наяву ощутила смутное волнение плоти, непонятное разуму, а потому пугающее. Это напомнило ей один недавний сон, рассказать о котором девушка не решилась бы даже на самой тайной исповеди. В том жарком сне к ней являлся незнакомец, прекрасный и сильный, как бог; он сжимал ее в объятиях и прикасался своими властными губами к ее дрожащим губам. Проснувшись, она не могла вспомнить лица этого незнакомца и долго металась, стараясь еще раз заснуть, чтобы снова пережить восхитительные минуты. Но больше дивный сон не повторялся…