Александра Девиль - Суженый Марии

…Скоро день склонился к закату, в доме зажгли свечи. Ольга, вздохнув, ушла из родительского дома в мужний. Фотий шагал за ней следом, как страж. Константин и Евдокия, уложив детей, отправились на свою половину.

Мария обычно легко засыпала с вечера, но в этот раз сон к ней не шел. Промаявшись чуть ли не до полуночи, она тихо вышла из горенки, решив спуститься в сени и там поискать в кладовой молока и меда, от которых будто бы сон улучшается. Но, проходя мимо крытой галереи второго этажа, она услышала тихие голоса матери и новгородской гостьи и невольно приостановилась, уловив в разговоре свое имя.

– Да, Маруся у нас красавица и умница, – говорила Анна. – Но только слишком уж пылкая у нее натура. От Дмитрия многое взяла. Была бы парнем, как Андрей, – это бы куда ни шло. Парень всегда найдет, где свою необузданность применить. А девушкам, при нашем строгом воспитании, при установленных обычаях, трудно приходится, если у них горячая кровь. Вижу, что Маруся иногда мается, сама не поймет, чего ей надо. А замуж идти не хочет. Говорит, что не встретила покуда своего суженого. Я уж не знаю, чем ее и занять. Были бы времена поспокойней, отвезла бы я нашу Марийку куда-нибудь в селение, где простор. Она бы там на лошадях скакала, на лодках плавала. А в девичьем тереме ей тесно. Рукоделие она не любит, к хозяйству особого рвения не имеет. В городе ей только одно занятие по сердцу – книги читать и с учеными монахами беседовать. Ну где, скажи, для этакой девицы найдешь подходящего мужа? А принуждать ее мы не хотим. Довольно с нас Ольгиной печали. Пусть хоть Маруся все делает по велению сердца.

– А если она за иноземца захочет замуж? Неужто согласишься? – спросила Лидия.

– Соглашусь. И Дмитрия постараюсь убедить. Конечно, трудно будет ее от себя отпускать, в чужие края отдавать. Но ведь главное для нас – это Марусино счастье.

– Да, понимаю… – вздохнула Лидия. – Младшенькие, поздние дети – обычно самые любимые, самые балованные. Вот и у нас Ванюша был – последыш, ангелочек, одно загляденье. Но недолго мы на него любовались… Узнать бы только, что жив – за тридевять земель пошла бы его искать. Как ты думаешь, эта колдунья может хотя бы указать, в какую сторону надо идти?

– Ох, милая, лучше не обольщайся пустой надеждой, чтобы потом не так горько было. Не верю я всяким колдуньям. Еще матушка Евпраксия меня учила, что колдовство – это либо обман, либо бесовские чары. Но даже если тебе правильно укажут, в какой стороне твой сын, есть ли способ его найти? Ведь он за эти годы так переменился, что ты его все равно не узнаешь. И он уже ничего не помнит, слишком маленьким был, когда его украли.

– Но я верю, что материнское сердце подскажет! И примета есть, о которой я тебе говорила.

В этот миг на лестнице раздались чьи-то шаги и Мария быстро отступила к своей комнате. Она едва успела скрыться за дверью, как в коридоре послышались приглушенные голоса – мужской и женский. Осторожно выглянув в щелочку, Мария увидела в слабом отблеске светильника две фигуры, тесно прижавшиеся друг к другу. Она сразу же догадалась, что это Андрей ведет в свою опочивальню молодую вдовушку Глафиру, веселую бабенку с красивым сдобным телом. Глафира была хорошей рукодельницей, и Анна иногда нанимала ее для швейных работ. Из обрывков разговоров и намеков Мария знала, что Глафира славится своей опытностью и страстью в любовных делах. Пару раз девушка видела ее поздно вечером в саду под кустами с молодым ключником. Потом однажды ранним утром заметила, как Глафира тайком пробирается из комнаты Андрея, и поняла, что брат избрал соблазнительную красотку для любовных упражнений. Мария сначала хотела рассказать об этом матери, но потом передумала. Некое чутье подсказывало ей, что брат неволен в своих поступках, ибо его толкает к плотским утехам властный зов самой природы.

Когда любовники скрылись в комнате Андрея, Маша вдруг испытала прилив острого любопытства и сделала то, за что сама себя корила и осуждала: на цыпочках подошла к двери братниной комнаты и прислушалась. Уже через минуту до ее слуха долетели стоны и вздохи. Мария вспомнила те несколько мгновений, когда видела Глафиру под кустом в объятиях ключника. Сейчас там, за закрытой дверью, происходит нечто подобное. Неужели это и есть безумное таинство любви? Но ведь должно же быть что-то еще, что-то высокое и прекрасное, как небо?..

Мария побоялась долго стоять в коридоре, где ее мог кто-нибудь увидеть и уличить в постыдном любопытстве. Вернувшись в свою комнату, она вспомнила, что так и не выпила молока с медом. Теперь ей точно не заснуть до утра, хотя так хочется погрузиться в тот обольстительный сон, который уже посетил ее однажды… Мысленно девушка призывала незнакомца из ночных грез снова прийти к ней и открыть истинную душу любви. Но сон не повторился, и она маялась до утра, то вскакивая, то погружаясь в смутную дремоту.

В минуты бодрствования, вспомнив слова матери о том, что не следует принуждать младшую дочь к замужеству, чтобы не повторить печальную историю старшей, Мария вдруг задумалась об Ольге.

Лет шесть тому назад старшая сестра еще не выглядела печальной и потухшей; в глазах ее горел огонек радостной надежды. Она любила купеческого сына Николу – удалого, бесшабашного парня, ходившего в Крым и Новгород и обещавшего Ольге хорошую, веселую жизнь. На киевском престоле в то время сидел Всеволод Ольгович Черниговский, который прогнал законного князя Вячеслава Владимировича, сына Мономаха, правившего после смерти своих братьев Мстислава и Ярополка. Всеволод дружил с половецкими ханами и ссорил между собой Мономаховичей. Как истинный сын Олега Гориславича и племянник Романа Красного, он был отъявленным бабником, имевшим немало наложниц. Однажды, в несчастливую для Ольги минуту, она попалась на глаза князю Всеволоду. Узнав, что отец девушки – влиятельный и богатый человек, Всеволод не стал добиваться ее открыто, а подговорил своих тиунов Ратшу и Тудора выкрасть Ольгу и тайно увезти ее в Вышгород, в имение Тудора, где бы князь мог без помех с нею позабавиться, а после отправить куда-нибудь в отдаленный монастырь. И все бы, возможно, так и случилось, если бы поблизости не оказался Никола, спешивший к Ольге на свидание. Он отбил девушку у холопов тиуна, но сам погиб от коварного удара в спину. Злодейством княжеских тиунов был возмущен весь Киев. Дмитрий и отец Николы пошли к великому князю, потребовали суда. Но Всеволод заявил, что его тиуны ни при чем, а холопов нанял какой-то иноземец, продающий красивых девушек в мусульманские гаремы. Более того, разгневанный открытыми и дерзкими обвинениями, Всеволод приказал взять купцов под стражу. Неизвестно, чем бы все закончилось, если бы не вмешался тысяцкий Улеб, который пользовался большим доверием Всеволода. Улеб, его племянник Фотий, а также влиятельный боярин Иван Войтишич, завоеватель дунайских городов, убедили великого князя, что нельзя притеснять таких известных и любимых киевлянами людей, как Дмитрий Клинец. Купцы были отпущены на свободу, но через какое-то время за городом на них напали неизвестные, одетые половцами. Дмитрий отбился, а отец Николы, менее привычный к ратным делам, погиб. Тогда стало понятно, что жизнь под властью Ольговичей становится опасна для семьи Клинца. Тысяцкий Улеб предложил Дмитрию свою помощь и объяснил, что сам является тайным сторонником Мономаховичей, а у Всеволода на службе состоит лишь для отвода глаз. Дмитрий с сыновьями и Улеб с племянником, тайно собравшись в одном доме, поклялись, что при первой же возможности сделают все, чтобы поспособствовать приходу к власти Изяслава – наиболее достойного из потомков Мономаха. Эту тайную клятву было решено скрепить брачным союзом Фотия и Ольги. Старшая дочь Клинца хотела после гибели жениха уйти в монастырь, но вместо этого по настоянию родных стала мужней женой.