Дарья Щедрина - Сокровище волхвов. Роман-фэнтези

– Вот бы увидеть их поскорее! – мечтательно протянула Мэй, подставляя разгоряченное переживаниями лицо морскому ветру.

– Да запросто! Иди-ка ты, голубушка, в свою каюту и ложись спать. А во сне увидишь всю свою родню.

Девушка недоверчиво покосилась на волхва.

– Ты шутишь?

– Какие уж тут шутки? С нами, волхвами, шутить опасно. Мы не шутим, мы исполняем мечты. И тебе придется к этому привыкнуть.

Настойчиво подталкивая племянницу с палубы, чтобы поскорее уложить спать, Братонег продолжал рассказывать сказки и небылицы, с улыбкой наблюдая, как горят любопытством глаза девушки.

– У тебя, душа моя, еще целая жизнь впереди в родной стране среди родных и близких, – сказал он, открывая дверь каюты, в которой Мэй предстояло прожить еще две недели долгого плавания.

А корабль летел, торопясь, по волнам, разрезая узким носом водную гладь, подгоняемый к родным берегам теплым ветром, весело и упруго наполняющим белый, сверкающий в лунном свете парус. Он летел туда, где в Великое море впадает большая, полноводная Голубая река, по которой проляжет их путь в край озер и лесов, болот и лесных рек. В край, где ждут не дождутся маленькую Мэй родные люди.

Теплый осенний день скатился рыжим солнечным диском со склона горы и задержался на подворье старого Эгиля. Ветра не было, и поздние желтокрылые бабочки собирали последний нектар на увядающих соцветиях медвянки. Листья на деревьях и трава уже утрачивали летнюю изумрудную зелень, сдаваясь во власть желтого и оранжевого.

Аста с умилением наблюдала за игрой четырехлетнего сына. Мальчик, смеясь во все горло, носился за щенком Ульви по двору, а тот, высунув от возбуждения язык и радостно виляя хвостом, уворачивался от маленьких, неловких рук Берни. Щенок явно понимал смысл игры и получал от нее не меньшее удовольствие, чем его маленький хозяин. На синеглазом личике малыша ярким румянцем горели круглые щечки, от беготни растрепались и торчали в разные стороны темно-русые вихры. Не зря, ох, не зря приклеилось к ее сыну прозвище Берни – медвежонок. Этот добродушный, немного неуклюжий увалень действительно напоминал медвежонка. «Вот вырастет, – с любовью и нежностью думала Аста, – и станет большим и сильным, как медведь – хозяин горных лесов».

Берни на бегу зацепился ногой за какую-то палку и с размаху полетел на землю, беспомощно всплеснув руками. Мать тут же бросилась к нему и подняла, бережно отряхнув одежду.

– Торбьёрн, мальчик мой, не ушибся? – Она поцеловала его и прижала к своей груди, утешая и забирая всю боль себе.

Большие синие глаза наполнились слезами, но ни одна слезинка не пролилась на румяные щеки. Потому что когда рядом была мама, ласковая, добрая, любимая, родная мама, боль быстро исчезала, пугаясь материнской любви. И спустя минуту малыш уже снова рвался поиграть, побегать со своим четвероногим другом, забыв про неудачное падение.

Так бы и сидела Аста, сложив руки на коленях, пригревшись на солнышке и наблюдая за игрой сына, но в ворота, тяжело припадая на больную ногу, ввалился старый Эгиль, отец Асты. Длинные седые волосы развевались вокруг испещренного сетью глубоких морщин лица, а светлые голубые глаза тревожно мерцали.

– Аста, Аста! – закричал он, задыхаясь от непривычного для старика быстрого шага. – Я видел на склоне горы черных всадников! Они скачут в нашу сторону.

Сердце в груди Асты громко бухнулось о ребра и затрепетало, как крылья испуганной птицы. Она вскочила, подбежала к сыну и подхватила его на руки. Мальчик вырывался и брыкался, как норовистый жеребенок, не желая прерывать игру. Ульви задрал голову и растерянно уставился на хозяина, который вдруг взмыл высоко в небо и оказался на руках большой хозяйки. Почему больше не играем? Разве уже пора обедать?..

Женщина бросилась к дверям большого бревенчатого дома, надеясь укрыться от беды за его прочными стенами. А в том, что скачущие черные всадники несли за собой беду, она не сомневалась. Она усадила сына на кровать и, сунув ему игрушки, бросилась к окну. В распахнутые настежь ворота уже въезжали раскрасневшиеся, возбужденные от быстрой скачки, всадники в черных одеждах. И впереди всех – Тормунд – Черный Князь.

Окинув холодными, и такими же синими, как у Берни, глазами двор, Тормунд спешился и, не глядя, бросил поводья в руки старика Эгиля, точно тот был слугой, а не хозяином богатой усадьбы. Впрочем, для князя Горной Страны все ее жители, богатые и бедные, знатные и никому не известные, были слугами. Эгиль покорно склонился перед господином.

– Где Аста? – бросил Тормунд, внимательно и немного презрительно осматривая хозяйственный двор с конюшней и коровником, крепкий, ухоженный дом, привязанных к изгороди рабочих лошадей, снующих под ногами откормленных кур и гусей, вялившуюся на солнышке на веревке рыбу. Он по достоинству оценил хозяйство Эгиля. Видать, тот оказался не только славным воином, каким он был во времена отца Тормунда, но и неплохо управлялся с большим хозяйством, оправившись после тяжелого ранения в ногу. – Где моя жена, старик?

Повторил свой вопрос князь, не дождавшись ответа. Эгиль молча кивнул в сторону дома, хотя сердце его тревожно сжималось от страха за дочь и внука. Из всех дверей и окон дома робко выглядывала челядь. Но что толку молчать, если вокруг дюжина вооруженных до зубов головорезов князя, готовых по первому же сигналу хозяина выхватить из ножен мечи и изрубить на куски всех и вся.

Откинув с плеча черный, шитый серебром плащ, Тормунд направился к дому. В сенях из-под ног его прыснули в испуге слуги и собаки. Князь молча усмехнулся: его боялись не только люди, но и животные! В теплом сумраке внутренних помещений он видел прячущихся по углам людей, но Асты среди них не было. Это начинало раздражать.

– Аста! – крикнул он вглубь комнат так, что на кухне зазвенела посуда. Ну сколько можно прятаться?

Войдя в самую дальнюю от входа спальню, Тормунд наконец увидел бледную от страха жену. Женщина жалась к стене, закрывая собой ребенка.

– Ну-ка, покажи мне его! – приказал князь, резким движением оттолкнув женщину в сторону. Она чуть не упала. – Как ты вырос, сынок, за этот год!

Огромный черный человек склонился над Берни, сверкая белыми зубами в улыбке, отчего-то напоминающей волчий оскал. Его руки в черных кожаных перчатках потянулись к мальчику и схватили его жестко, словно были железными. Берни стало очень страшно, так страшно, что захотелось плакать и спрятаться от этого чужого человека за маминой юбкой. Он потянулся ручонками к матери и жалобно всхлипнул. Черный человек оторвал его от пола и поднял в вытянутых руках, рассматривая как забавную игрушку.