Линнара Руденко - Комиссар Хольмг. Вархаммер 40 000

– Настолько хорошо изучил ксеносов, гвардеец? – Кадет-комиссар пристально посмотрел на водителя, так что Уэбб весь внутренне сжался.

– Никак нет, кадет-комиссар. – Уэбб кратко отсалютовал и отошел.

– В таком случае, – Кимдэк повысил голос и перевел взгляд на построившееся отделение, – объявляю пятиминутную готовность. Через пять минут выступаем. Соблюдать предельную внимательность. Обо всем подозрительном докладывать немедленно. Боевая готовность номер один.

Через полтора часа, когда часа солнце начало клониться к закату, Кимдэк остановился, сверяя с инфопланшетом пройденный ими маршрут, и в очередной раз, отмечая про себя, как быстро на этой планете сменяются день и ночь.

– Сержант. – Негромко позвал Кимдэк.

– Здесь, кадет-комиссар. – Отозвался Ким.

– Останавливаемся на ночевку. Командуйте.

– Так точно, кадет-комиссар. – Ответил сержант, и громко скомандовал. – Стоп, машина!

Пока сержант распределял дежурства и обязанности между гвардейцами, Кимдэк внимательно смотрел на него и размышлял. Уже не первый раз, у Кимдэка возникал вопрос, почему, учитывая его возраст, и явный опыт, как боевой, в чем кадет-комиссар не сомневался, так и в управлении личным составом, Ким, до сих пор, сержант. Кимдэк решил, что выяснит это, при удобном случае. Позже, перед тем, как устроиться спать, он задал этот вопрос сержанту.

– Не понравилось мне в капитанах. – Хмуро ответил Савелиус, не желая вдаваться в подробности, но тут же, спохватившись, добавил. – Статья 6912/55в, кадет-комиссар. Драка.

– Значит, удачно отделался, сержант. – Заметил Кимдэк, прекрасно зная, насколько редко старших офицеров просто понижают в звании, предпочитая использовать гораздо более жесткие меры наказания.

Однако на это замечание Ким ничего не ответил, благоразумно, предпочтя промолчать.

Сцепив руки за спиной, как это делал иногда Гай Тумидус, Авель следил за тем, как согнанные рабочие занимаются укреплением стен, надежным кольцом охватывающих Рэкум.

– Это бесполезно! – Внезапно воскликнул один из рабочих, одетый в перемазанный чем-то серым, комбинезон, и с порванной курткой, обвязанной вокруг пояса за потрепанные рукава. – Нас всех уничтожат! Просто, уничтожат! Я слышал про них! Орки никого не щадят! Они…

Почти мгновенно, голову говорившего разорвал болт. Авель Лонгин обвел суровым взглядом, столпившихся вокруг убитого, людей:

– Это – участь каждого, кто будет паниковать, бездельничать или призывать сдаться. Понятно всем?

Вытянувшиеся лица людей ответили красноречивее, чем любые слова. Кадет-комиссар кивнул:

– Возвращайтесь к работе. – Он поднял мешок со шлаком, брошенный паникером, и водрузил на гору таких же мешков. – И, пошевеливайтесь! Если, до вечера, укрепления не будут готовы, будете работать ночью!

Рабочие быстро отошли от трупа, заниматься, каждый, своим делом, и упорно делая вид, будто только что, ничего не произошло. Не смотря на это, Авель перехватил несколько косых взглядов, брошенных на него притихшими людьми. Про себя Лонгин отметил, что страх в глазах рабочих хоть и усилился, зато придал их действиям скорости и отточенности. И возведение укреплений продолжилось с еще большим рвением со стороны занятых в этом людей, чем до этого.

Новость о том, что отряд, отправленный в Неморис, подвергся нападению со стороны орков, и что из семи Химер, вернулась только одна, не смотря на все приложенные старания, быстро распространилась по Рэкуму. Впрочем, как отметил Гай Тумидус, избежать этого, было фактически, невозможно. Особенно, учитывая тот факт, что укреплять стены и сооружать новые укрепления, выгнали всех рабочих, без исключения. Глядя, как среди людей нарастает беспокойство, и по опыту зная, насколько легко оно может перерасти в неуправляемую панику, Октавиан приказал разделить город на сектора и в каждый направил по паре кадетов, чтобы те пресекали любое распространение нежелательных и упаднических настроений. Патрули были усилены, а у Храма Императора, всем Храмовом комплексе, здания Экклезиархии, Дворца губернатора, и комиссариата, теперь, постоянно дежурили гвардейские разводы, так же, усиленные.

За то время, пока полковник Райт описывал ей сложившуюся ситуацию, губернатор не проронила ни звука. И, только тогда, когда он сказал, что вводит в Рэкуме военное положение со всеми вытекающими из этого последствиями, она сухо ответила: «Разумеется. Я вас прекрасно поняла».

Да, она действительно, поняла. Ее, попросту, отстраняли от власти, «беря ситуацию под военную юрисдикцию». Подобный подход не удивил Хильдегад Витинари. Скорее, ее удивило, а отчасти просто позабавило, что подобное произошло с ней, чего она совсем не ожидала. Совсем не так она представляла себе ситуацию, когда посылала запрос о помощи. И теперь, вернувшись в свои покои, Хильдегад устало повалилась на изящную кушетку, закрыв лицо руками. Силы, поддерживающие ее до сих пор, оставили губернатора. Ей захотелось кричать. Накопившаяся за последние дни усталость безуспешно искала выход в нарастающей глубоко внутри истерике. Но Хильдегад Витинари отлично знала, что ее воли хватит на то, чтобы сдержать себя, не смотря на ту волну отчаяния, которая сейчас поднялась в ее душе, захлестывая все остальные эмоции, мешая мыслить рассудительно и поступать обдуманно. На то, чтобы ни кто не догадался, как она устала, как хочет побыть сейчас слабой. Никто и никогда. Она отняла дрожащие руки от лица. Медленно, силы возвращались, и шторм, обуревающий Витинари изнутри, стихал, оставляя после себя вымученную опустошенность, вперемешку с осколками несбывшихся ожиданий. Хильдегад возвращала себе едва не утраченные ею позиции душевной безмятежности. Так было всегда, так будет и теперь. И завтра. И через десять лет. Хотя, нет. Вряд ли, она проживет так долго, учитывая то, что она совсем недавно услышала.

Полчища орков, появившиеся на планете неизвестно откуда. Варпшторм, окутавший планету, и оборвавший тем самым, связь с внешним миром. Полное отсутствие понимания происходящего. А еще, сны. Жуткие иррациональные, сковывающие волю и затуманивающие разум сны, терзающие по ночам. Сны, о которых она боялась рассказывать. Даже просто вспоминать о них в течение дня! Каждое пробуждение для Витинари начиналось с того, что она заставляла забыть себя те ужасы, что явились ей в ночи, старательно вымарывая из памяти абсолютно все увиденное во сне. Это началось относительно недавно, но Хильдегад казалось, что кошмары, терзающие ее по ночам, и становящиеся все ужасающе, и настойчивее раз от раза, преследуют ее уже так дано, что она и сама перестала помнить, когда все это началось. А единственным словом, которое приходило бы на ум в определении времени, было бы слово «всегда».