Ксения Северная - Тот, кто придёт за тобой

До этого в Светлозёрске я был всего один раз, в далёком смутном детстве. И бабку-то знал плохо, всё больше по рассказам отца. Бабуля была небольшой охотницей до поездок в гости и свиданий с внучком, я тоже особого желания встретиться с ней не испытывал. Ограничивался редкими открытками к празднику, ибо того требовали правила хорошего тона – поздравлять бабушку с 8 Марта или с днём рождения. Родная кровь, как-никак. В открытках согласно этикету спрашивал о здоровье да передавал приветы от родителей. Этим наше общение с бабкой ограничивалось. И почему она оставила наследство такому непутёвому внуку, не знаю до сих пор.

Домик был невелик, обнесён палисадником, с крохотным земельным наделом и с уютной застеклённой верандой. Веранда и чердак оказались под завязку завалены хламом, пол скрипел, крыльцо подгнило, забор малость покосился, но всё это было сущей чепухой. А после того, как я навёл порядок, починил крылечко и забор, стало вообще превосходно. Дверь я покрасил зелёной краской, начистил до блеска подкову над притолокой, на подоконник поставил кактус, а над крыльцом повесил колокольчик. Чего ещё нужно мужчине неполных двадцати восьми лет, который недавно развёлся, детей не имеет, в своё время закончил журфак и на досуге пишет городские новеллы без особой, правда, надежды когда-либо их издать.

Работу я нашёл без труда. В местной районке не хватало людей, так что я со своим факультетом журналистики и семилетним газетным стажем за плечами пришёлся очень кстати. Отделов здесь давно уже не было, четверо корреспондентов, в том числе и я, писали обо всём подряд – от проблем местного санэпиднадзора до наличия коров в бывших колхозах и культурной жизни дальних деревень. Тираж газеты доходил до трёх с половиной тысяч, и это было очень даже ничего – в соседнем районе он прочно держался на полутора тысчонках. Редактор наш без надобности гайки не закручивал, зарплату платили почти вовремя, а в командировки я всегда ездил с охотой. По вечерам же колол дрова, смотрел старенький телевизор, а чаще всего проводил время за письменным столом. Чудесная была жизнь.

И так продолжалось полгода. А потом наступил этот странный вечер 30 декабря.

Хотя, если честно, весь день был каким-то странным, так что нечего удивляться, что он так закончился. С утра, когда я брился… Нет, об этом надо поведать чуть подробнее.

Бабкина обстановка была немногочисленной и древней, но в память о старушке я решил пока ничего не выбрасывать. Потом, коли обживусь, кое-что можно будет поменять. Убрал в сарай только лязгающую железную кровать, да сундук из угла перетащил поближе к двери – чтоб служил вместо тумбочки на кухне. В отношении старого продавленного дивана у меня поначалу тоже мелькали нехорошие планы. Но он оказался на диво удобным, и потому я просто прикрыл его пледом. Но два предмета очаровали меня сразу же, с первого взгляда, как только я впервые переступил порог дома. Одно – это было зеркало в простой некрашеной раме, потускневшее от времени старое зеркало. Оно висело в простенке между окнами и каким-то чудным образом расширяло всю комнату. А порой и искажало кое-что. Иногда мне казалось, что в нём отражаются вещи, которые там вообще отражаться не должны – например, стенка узкого шкафчика, висящего в кухне и прикрытого от зеркала печью. Или взять окна – они, если помните, находились слева и справа от зеркала и уж никак не могли быть в нём видны. Но время от времени отражались и они.

Вторая бабкина вещь – большие старинные часы с застеклённым маятником. Деревянный корпус когда-то покрасили чёрной краской, но кое-где она давно потрескалась и облупилась. Увенчивала часы фигурка оленя с обломанными рогами. На сам циферблат время не действовало, а может, бабка была аккуратной, – только медь блестела, как новенькая, а часовые отметки до сих пор отливали зелёной эмалью. Под маятником виднелась такая же медная пластинка с витиевато выбитыми цифрами «1914» – год изготовления, надо полагать. Механизм за сто с лишним лет всё же изрядно поизносился, чистого звона от боя часов никто и не ждал. Сначала раздавался натужный скрежет, потом щелчок, и, наконец, неслись глухие бряки. Однако время этот мастодонт отбивал точно, не отставал, не забегал вперёд и заводился с помощью большого ключа примерно раз в двое суток.

Так вот, этот сумасшедший день начался с того, что помутнело зеркало. Надраивая щёки бритвой, я, по обыкновению, рассматривал своё отражение. Никаких изменений не наблюдалось – самое обычное лицо, худое, глаза серые, нижняя губа, пожалуй, тонковата, подбородок чуть вперёд. На правой щеке родинка, на левой, ближе к носу, штук пять конопушек – почти незаметных. Волосы светлые (между прочим, оброс, как бобик, давно пора наведаться в парикмахерскую!), на лбу уже намечается морщинка – в общем, ничего особенного, парень как парень, в толпе не выделяюсь. Да и нрав спокойный, на рожон не лезу, спорить не мастак, выяснять отношения не люблю, отчего на мне и норовят ездить все, кому не лень.

Один доморощенный психолог как-то заявил, что у меня взгляд типичного неудачника. Ну, тут и поспорить можно ¬– смотря что считать удачей. Мне всегда казалось, что я имею именно то, чего хотел достигнуть. Вот ещё бы найти издателя для своих опусов – и мне сам чёрт не брат. Но это ладно, у каждого должна быть в жизни недосягаемая мечта. А в остальном я был доволен абсолютно всем и начинать с нуля не собирался. Не мальчик.

Я уже почти прикончил ночную щетину на подбородке, как вдруг зеркало пошло рябью – так бывает, когда от чьего-то движения колыхнётся поверхность воды. Мелкая зыбь прокатилась по моему зеркальному отражению сверху вниз и тут же пропала. Это было так нереально и странно – я даже не успел понять, что произошло. А до слуха донёсся еле слышный звон – как будто где-то далеко-далеко одиножды ударили в колокол.

Что за чёрт, подумал я. Звон в ушах, в глазах потемнение – точно, что-то с головой. Кстати, говорят, у некоторых это бывает к перемене погоды. Хотя какая там перемена, ветер-то всё тот же, северный. Я недоверчиво тронул пальцем поверхность зеркала – стекло как стекло. И никакого намёка на деформацию. А значит, просто чудится, не до конца проснулся. И только я так решил, как моё отражение помутнело и начало затягиваться зеленоватой дымкой – словно некто огромный сильно дохнул изнутри.

Я отскочил. А вы бы не отскочили?.. Первый раз в жизни я видел что-то такое, чего не мог объяснить даже самому себе – а уж себе-то я умел объяснить что угодно. Но такого, как сейчас… И если это было чудо, то оно мне не нравилось.

Запредельно далёкий колокол простонал снова. Зеркальная дымка пошла перламутровыми разводами – как на мыльном пузыре. И в этих разводах появлялись и тут же исчезали видения, человеческие лица, силуэты коней, какие-то дьявольские хари… Всё это за доли мгновения – а может, за века – сменялось одно за другим, мелькало, билось, жило, и я не мог шевельнуться, наблюдая за пляской видений.