Ли Льеж - Марионетки за ширмой

Куница.

Это такой хищный лесной зверёк.

И ещё это прозвище. Или имя. Имя одного человека, который…

– Куница? – переспросил я.

– Куница, – снова обратив на меня внимание, кивнул паренёк, – он тебя знает, а ты его.

– А вдруг не знает? – снова вмешалась девушка. – Или не помнит?

Жан не успел ответить. Заскрипела дверь, впуская пришельца. В просторное помещение амбара ворвалась широкая струя холодного ночного воздуха, всколыхнувшая пламя в фонаре и обдавшая меня ледяным дуновением. Я невольно поджал под себя ноги в больничных туфлях.

– Всё хорошо? – спросил знакомый, хоть и успевший забыться голос.

Впрочем, теперь этот голос стал гуще, глубже… мужественней… Четыре года прошло, а я узнал его сразу, как услышал.

– Всё прекрасно! – весело откликнулась Жанна.

– Умственные способности в порядке! – важно заявил её братец и добавил: – Все конечности на месте. Даже пижама уцелела.

– И он ничего себе не расшиб! – Подхватила Жанна. – Кажется.

– Я сам посмотрю, – отозвался вошедший Куница, ибо это, конечно, был он.

За минувшие с нашей последней встречи годы он стал выше и выглядел теперь гораздо взрослее. Его лицо лишилось последних признаков «детскости» и стало резким, с глубокими тенями возле линии носа. Подле губ появились скептические морщинки, брови стали гуще и почти срослись на переносице. Густые тёмные волосы он теперь убирал в низкий хвост на затылке, а ещё на нём было почти такое же карнавальное одеяние, как и на двух его малолетних сообщниках.

Куница подошёл ко мне вплотную и присел на корточки.

– Ну как ты, Бен? – спросил он таким тоном, будто мы с ним закадычные друзья, которые встретились на следующее утро после бурно проведённого вечера.

– Спасибо, очень хорошо, – ответил я.

А что бы ты сказала ему на моём месте? Наверняка что-нибудь гораздо более уместное.

Но Куница улыбнулся, будто иного ответа он и не ожидал.

– Думаю, твой разум и правда отлично перенёс перемещение, – заключил он с видом доктора Штайлера, подтверждающего диагноз.

– А мне кажется, что пришло время принять лекарство, – сказал ему я, – из синей баночки с жёлтой этикеткой. Три капли на полстакана воды.

Близнецы снова фыркнули, будто я произнёс что-то ужасно смешное.

Но Куница только покачал головой.

– Нет, Бен. Никаких лекарств ты больше не получишь. Здесь, конечно, есть аптека, но в ней сроду не бывало ничего лекарственнее касторки.

– Но я болен, – напомнил я.

– Да не так уж и болен, – отвратительно спокойным голосом возразил Куница.

– Начнёшь буянить – мы тебя свяжем! – выкрикнул Жан, но сестра тут же ткнула его в бок острым кулачком и что-то зашипела ему на ухо.

– Никто никого не будет связывать, – терпеливо проговорил Куница. – Радуйся, Бен, ты свободен.

– И где же я теперь? – я постарался сесть поровнее, чтобы не валяться перед Куницей, как парализованный.

– Ну… на другом континенте, – Куница понизил голос, будто сам застеснялся абсурдности своих слов.

Тут уже и мне стало смешно.

– Это где же? В Евразии?

– В Америке, – ответил Куница.

– В Америке! – радостно подтвердили близнецы.

Я расхохотался.

Ночью было холодно. Опять! Ведь только накануне осматривали весь дом, проверяли все щели, залили воском окна там, где рамы плохо держались, а всё равно откуда-то дуло. И что обиднее всего, дуло в моей спальне. Пришлось вставать, накидывать на плечи вязаную шаль и бродить по комнате, пытаясь кожей босых ног почуять, откуда веет холодком. Ноги замёрзли, а источник мёрзлого декабрьского воздуха я так и не нашла.

Мороз разукрасил всё окно плотными, непрозрачными узорами, будто заткал парчой: сквозь такую снежную ткань ничего-то не разглядишь на улице. Я знаю, что там есть фонари, но даже их не вижу, только большие круги неяркого света на стекле. Всё-таки в моей комнате было хорошо, очень тепло по сравнению с улицей, а там – бррр! Хорошо, что сейчас ночь и не надо никуда идти по делам. До самого утра не надо.

Ноги совсем озябли, и я сочла за лучшее вернуться в постель. Одеяло у меня было хорошее, просто я вчера не протопила камин как следует – поленилась, понадеялась на хвалёное паровое отопление, вот и мёрзну теперь. Ну что ж, сама виновата.

Я поплотнее закуталась в одеяло и сверху ещё накинула шаль. Потихоньку начала отогреваться, свернувшись в клубочек и зажав руки между коленями. Декабрь… Даже не верится, что уже декабрь. Весь ноябрь шли дожди, долгие, тягучие, выматывающие, кругом была непролазная грязь. И вдруг зима, и снег. Вокруг сразу стало так чисто, так прибрано. Снежинки мерцают. И холодно… Но это естественно зимой, на природу нечего обижаться. Злондон – город, в котором не бывает хорошей погоды. Если только летом… иногда…

Я лежала, думала о лете и снова начинала дремать. Хорошо, что утро ещё так нескоро, я обязательно успею выспаться…

Ага. Размечталась.

Внизу громко хлопнула дверь. Я тут же попыталась убедить себя, что это сквозняк. Не вышло. Сквозняки гуляли только здесь, на верхних этажах, внизу никаких подобных явлений быть не могло. Если, конечно, кто-то не распахнул окна настежь нарочно, а кто же будет делать это зимой? Никто.

Вздохнув, я спустила ноги на пол и потянулась за халатом. Надела халат, сверху шаль, ноги обула в мягкие ночные туфли на кожаной подошве, и только потом подошла к туалетному столику, чтобы зажечь свечу.

Интересно, сколько сейчас времени? В моей комнате часов не было, но уже наверняка перевалило за полночь. Все нормальные люди спят в такое время…

Свеча слабо затрепетала, освещая подсвечник, блюдце и мою руку. На всякий случай я взяла с собой ключи и вышла из комнаты, сразу же нашаривая ногами ступеньки. Какой архитектор строил этот ужасный дом, я не знаю, но он явно ничуть не заботился о слугах, живущих на верхних этажах. Двери в комнатах прислуги выходили прямо на лестницу, без всяких площадок перед ними. Ступишь не туда – и придётся тебе пересчитывать своей головой ступеньки.

Я принялась осторожно спускаться, держа свечу прямо перед собой, чтобы видеть лестницу хотя бы на несколько ступеней вперёд. Хорошо, что за минувшие полтора года я изучила все ходы и переходы здесь так, что не смогу заблудиться даже во сне. Тем более во сне. Я точно знала, что что давеча хлопнула дверь в Розовую гостиную – мрачную комнату на первом этаже со стенами такого отвратительного грязно-розового цвета, что все обитатели нашего особняка старались ни в какое время суток её не посещать. И кого же туда принесло посреди ночи? Сейчас выясним.

Бесконечно долгая кривоватая лестница окончилась узким коридорчиком, через который я прошла, постоянно задевая плечами стены. Коридор оканчивался неприметной дверью, ведущей в огромную кухню, огнедышащую днём и утомлённо спящую ночью, а уже из кухни открывался проход на «господскую» половину, в холл, гостиные, на главную лестницу и так далее.