Александр Алдр Саг - Война, которой не будет?

Осторожно продираясь сквозь колючие кустарники, безжалостно, в кровь царапающие открытые части тела, молдаванин тихонько приговаривал: – Вот что имели в виду мудрые латиняне, говоря: «Per aspera ad astra 50 50 На русском это будет звучать как через тернии к звездам. ».

–

Что ты там бормочешь, – тихонько спросил майор.

–

Да вот, вспомнил, древние римляне родственниками мне приходятся. И еще, похоже, выбрались мы, наконец, на простор и при этом тихо вокруг. И, что важно, не одной существенной части тела на сучках, как тот барсук, не оставили.

Наверное, с час они брели в сплошной темноте, спотыкаясь на всех неровностях почвы. Потом смилостившись выползла неполная луна, и от её пусть несколько ущербного света идти по полупустынному плато стало несоизмеримо легче. Ходьба, пусть больше напоминающая пьяное ковыляние, но разогнала по телу кровь. Ночная прохлада, студящая виски, уменьшила звон в голове, прояснилось сознание. Появились трезвые мысли.

–

Слушай, Цыган, а куда мы идем, в том направлении только горы, насколько помню карту, жилья там нет.

–

Это я вам понимаю. Куда мы идем? Вы же милостивый сударь нас ведете. Вы туташни

й командир, знаете местные края, народонаселение, их языки и обычаи. Короче всю географию с этнографией и прочей хренологией. Вас в этих палестинах в каждом ауле по достархану, окруженному любящим гаремом дожидается, и вы спрашиваете – ху есть ху?

–

Ладно, капитан, избавьте мои, и без того контуженые мозги от вашего красноречия. Давайте немного перекурим, прикинем к носу – куда двигаться.

–

Подумать оно никогда не помешает, а вот на покурить не рассчитывайте. Нету, у нас покурить, и стрельнут не у кого. Придется бросать вредную для здоровья привычку. Тем более, труднее всего продержаться первые три дня, а Вы их уже почти достойно выстрадали.

Если до этого разговора Васькина терзал звон в голове, то теперь к нему добавились муки никотинового голодания. И это, кто к несчастию своему понимает, переносилось, пожалуй, труднее. Вовчик, бессмысленно ощупывал карманы шинели, зачем-то залез в кобуру с «Макаром». Ладно, хоть в ствол пистолета заглядывать не стал. Незачем, а то некоторые окольцованные товарищи туда прятали заначку от жены. В карманах поношенной шинели он нашел несколько крупинок табака, но так мало, что ни о какой самокрутке и думать не приходилось. Попробовал было жевать эти пылинки, перемешанные с ворсинками сукна, но тут же сплюнул отвратную горечь. Когда-то, совсем в другой жизни, он читал у Джека Лондона, как на страшно холодной Аляске все жевали табак. Но, видимо, его состав был несколько иной.

– Слышал я, давно когда-то, поэму типа Онегиана, а тама такие стишки, «О долбаны, бычки, окурки, порой вы слаще сигарет. Но мы не ценим вас, придурки, а ценим вас, когда вас нет». И это ж надо, как какая-то сволочь точно подметила. Но самое обидное, столько раз бросал курить, ведь почти по месяцу маялся, но окончательно так и не смог бросить. А сейчас, когда и без того тошно, курить придется отвыкать, хочешь или не хочешь.

–

Да, вот экая гадская безотвычка, приобретаемая чаще всего из-за глупого выпендрежа. А насчет окончательно, пока не скончался бросить курить или пить нельзя. Окончательно, таки да, только бросить кончать можно. Это не похабность, шо вы, то всего лишь фонетика.

Ночной холод не позволил им долго рассиживаться на этом продуваемом злым горным ветром месте, а просыпающийся звериный инстинкт погнал в противоположную сторону от уютного жилья.

Под утро они наткнулись на раздолбанную дорогу, почти тропу, но, судя по размытым отпечаткам разномастных копыт, по ней когда-то не так уж давно прогоняли стада. Дождавшись серенького рассвета, Вовчик изучил грунтовку и оценил окружающую местность, заметно повышающуюся к северо-востоку, и где-то совсем неподалеку переходящую в непролазные горы. В результате исследования он пришел к выводу, путь, скорее всего, ведет к кошаре 51 51 Кошара – загон для овец. на летнем выгоне. Это заметно приподняло его настроение, тоскливое вследствие произошедших событий и неизведанности будущего.

–

Друг мой, цыганская ваша удача, вполне возможно, до сих пор с вами, – приободрившись, мурлыкал он. – Если я не ошибаюсь, то скоро мы наткнемся на людей, причем настолько не цивилизованных, что вряд ли они знают о последних событиях в мире. Так как мы в Пишпекии, и аджики, которым я доблестно служил, предпочитают скотоводству земледелие, в этих камнях невозможное, то полагаю, мы встретим пишпекских чабанов. Для них вы большой начальник, – Ак Суяк, то бишь

белая кость. Вам, а значит и мне, по

сле Ваших нескольких команд, аборигены с премногим усердием преподнесут, если не сочный шашлык из молодого барашка, так ароматный бешбармак и пьянящий как пиво кумыс. Более того, в полнейшем экстазе от Вашего явления снабдят нас премного махоркой. Да и, конечно, будут горько переживать, если вдруг да не смогут выполнить указание по доставке шотландского вискарика или кактусовой текилы. Только уж и Вы ведите себя соответственно грозно и с достоинством.

Цыган, балагуривший не так давно, сейчас угрюмо молчал.

–

Что с Вами, мой не слишком юный друг? Куда делся фонтан Вашего неиссякаемого красноречия, или вы не выспались? – не унимался заметно оживившийся Вовчик. – Так соберитесь капитан, от Вас сейчас будет зависеть, какой прием нам окажут местные дикари.

–

Оставьте хохмы, майор, я не знаю туземного языка, и еще я сбил в кровь ноги.

–

Таак, с языком это плохо. Как же Вы, офицер штаба дивизии, с подчиненными общались. У тебя такая же плохая, как и у многих расейских черта – живешь среди коренных жителей, а язык их выучить не желаешь. – Я мол тута приехал, вот вы под меня и выгибайтеся. Но язык, то не смертельно, вот покажите-ка ваши ножки, приятель.

Ноги Цыгана действительно были сбиты в кровь, и распухшие пальцы, торчавшие сквозь рваные вдрызг носки, говорили Вовчику, что их блистательный поход близок к завершению. Так получилось, потому как щегольские, из хорошей кожи и на крутой рифленой платформе ботинки, которые везде почему-то называют берцами, достались Цыгану на размер больше, чем требовались. Возможность пофорсить капитан предпочел удобству. При нормальных условиях оно бы все ничего, даже и самому почти незаметно. Почему-то очень уж неприятно, когда обувка жмет. Только последние четверо, или даже больше суток Цыган не нашел возможности, а може охоты снять ботинки и хотя бы просушить носки. Носки просто сопрели на ногах, а почти прилично километровый ночной марш бросок, да еще по пересеченной местности, добил их смрадное существование. Нежные пальчики на изящных ступнях быстро разбились о грубую внутренность солдатской обувки. Особенно саднит вот этот пальчик. Как он там обзывается? Указательный что-ли? На ноге?