Елена Леоненко - Минус одна минута. Книга третья. Последняя земля

Он еще что-то бормотал, виновато глядя на Тимофея, но тот его уже не слушал. Его глаза пару раз настороженно метнулись в сторону Германа, который с безразлично-глухим видом стоял неподалеку, потом уползли куда-то к потолку. Он пробормотал:

– Ничего, Антон, все хорошо, я уже все забыл, – и стремительно зашагал прочь.

Антон растерянно умолк на полуслове, глядя вслед удаляющемуся пророку.

Герман постоял еще немного, всем своим видом намекая смущенному дричу, что аудиенция закончена. Наконец Антон потрясенным шепотом сказал – то ли Герману, то ли самому себе:

– Он нас никогда не простит.

Герман сделал еще пару шагов в его сторону, чтобы усилить намек, и дрич спохватился:

– Да-да, я ухожу. Никогда не простит… Точно, никогда… – и, горестно вздыхая, ушел.

Герман торопливо пустился догонять хозяина в надежде обсудить подробности загадочного визита. Он еле успел окликнуть Тимофея, яростно распахнувшего дверь в каминный зал:

– Хозяин, что это было, вы поняли?

Тимофей оглянулся и досадливо поморщился:

– Ладно, заходи уж…

Герман прикрыл за собой дверь и уставился на хозяина в ожидании ответа.

– К нему приходил не я, – отрывисто произнес Тимофей, внимательно разглядывая эктора – будто бы решая, стоит ли говорить ему что-то еще.

– А кто тогда?

Тимофей открыл было рот, чтобы ответить, потом задумался, продолжая сверлить Германа недоверчивым взглядом.

Герман ждал, старательно скрывая нетерпение – а то вдруг хозяин рассвирепеет и прогонит, так ничего и не объяснив…

– Потом поговорим, – в конце концов сказал Тимофей, обмякнув до состояния своей прежней разбитости.

– Вы уверены, что не хотите… – осторожно начал Герман, но Тимофей сердито рявкнул:

– Уверен! Вали отсюда! Совсем обнаглел…

Разочарованный Герман поспешно исчез.

Черт возьми, удалось. Все удалось.

И как всегда – бойтесь ваших желаний, ибо они исполнимы… Как он мог не подумать о том, что теперь любой сможет понять?!. Ничего не скажешь, кретин – ничем не лучше Стаса.

Да нет, получается, Стас умнее: тот всего лишь добровольно расстался со своим преимуществом. А тут куда хуже получается… Будто по собственной воле встал голым на площади, и теперь все окрестные придурки могут ходить, рассматривать, делать выводы и злорадно ухмыляться.

Хотя… Может, все не так и плохо? Придурки-то тоже ведь не одетыми ходить будут. А главное – Стас. Стас и его прихвостни – члены Совета. В конце-то концов, именно это было главной целью…

…Найти хоть кого-то из членов Совета оказалось довольно непросто. В поселке переселенцев Стасу сказали, что Буряк здесь не ночевал давным-давно. Это было удивительно: прежний дом Буряка рассыпался в пыль одновременно с Долиной, и ночевать ему было вроде как больше и негде.

Зато каждый из тех, к кому обращался Стас, только что видел Зинина, но, к сожалению, понятия не имел, куда тот направился. Стас почти час безуспешно бродил по поселку, институту и общежитию в поисках заблудшего историка, но махнуть рукой на продолжение поисков никак не мог: боялся, что его решимость понемногу растает, если не реализовать ее прямо сейчас.

Зининский дом на Равнине во время дестабилизации нисколько не пострадал: может, эти два диссидента сейчас там? Этот вариант был очень похож на последнюю надежду, и Стас без особого желания полез в самолет.

К его несказанному облегчению, диссиденты оказались действительно там и не слишком обрадовались появлению Стаса. Когда его долговязая фигура возникла в гостиной (друзья, конечно, не сочли нужным запереть входную дверь), они замолчали и угрюмо уставились на непрошеного гостя.

Стас помолчал немного, в последний раз перебирая в голове доводы в пользу своей полной откровенности, а потом решительно заявил:

– Извините, если я вам помешал перемывать мне косточки, но мне вообще-то плевать. Вы, помнится, хотели знать, почему все начали бегать в Совет? Слушать-то будете, или я обратно полетел?

Те переглянулись, и Зинин молча указал Стасу на кресло довольно аскетичного вида. Тем не менее, Стас с удовольствием почувствовал, что обстановка потеплела, несколько приблизившись к их прежнему, дореформенному общению.

…Когда он закончил свой рассказ, все трое долго молчали. Потом Буряк, пожав плечами, произнес куда-то в пространство:

– В общем-то, нечто подобное мы и предполагали. Только мы думали, что ты эту фиолетовую штуку сделал сам.

Зинин вдогонку ему пробормотал:

– Все равно хорошо, что ты рассказал – даже если это ничего не меняет…

Стас бросил на него благодарный взгляд, ощущая внутри легкий стыд: все-таки рассказал он им про Галилеев последний подарок вовсе не из дружеских соображений… Впрочем, его скрытые мотивы незамедлительно обнародовал безжалостный Буряк:

– Я так понимаю, тебе нужно какое-то наше содействие на будущем торжественном мероприятии?

– Ну… – замялся Стас. – И это, конечно, тоже. Но я просто перестал понимать, зачем это скрывать дальше.

– И то хлеб, – вздохнул Буряк, и в его голосе тоже прозвучало некое расположение, которым он давно уже Стаса не баловал.

На волне общего осторожного братания Зинин вспомнил про свои обязанности хозяина и пошел ставить чай.

– Слушай, а ты где ночуешь-то? – вдруг вспомнил Стас. – Я тебя искал по всему поселку, а мне говорят: их давно не было-с… Здесь, что ли?

Буряк долго молча смотрел на него, потом нехотя произнес:

– У Василисы.

– Чего-о? – от удивления не сдержался Стас.

В его миропонимании Василиса – идеально соответствовавшая своему сказочному имени тихоня с роскошной пепельной косой – годилась для исполнения исключительно декоративных, но никак не эротических функций: очень уж неземным созданием она была.

– Отзынь, – мрачно посоветовал Буряк, и Стас, опомнившись, кротко согласился:

– Понял. Даже не мурлыкаю.

Они попили чаю почти так же, как это бывало раньше – только, пожалуй, излишне церемонно. Никто пока не понимал, изменила ли Стасова откровенность что-то в их нынешних отношениях, и не спешил давать преждевременные авансы.

Наконец Буряк утомился от светского общения и встал:

– Стас, ты когда обратно полетишь?

– Тебя в институт подбросить? – с готовностью отозвался Стас.

– В поселок, – кратко ответил Буряк, и Стас смутился: не стоило после краткого, но многозначительного диалога о Василисе задавать этот вопрос…

– Юрка, а ты? – обернулся он к историку, но тот отрицательно помотал головой.

– Нечего мне пока там делать, – буркнул он. – Тут буду думать.

…Когда самолет замер рядом с задней калиткой институтского парка, уже начинало смеркаться. Какое-то время Стас с Буряком сидели молча, не предпринимая никаких попыток самолет покинуть, потом Стас с некоторым усилием проговорил: