Илья Тамигин - Поймать и приспособить! Полусказка

– Придётся его с собой тащить, – вздохнул Иван, – Хотя и не хочется.

– Надо, Ваня, надо! – с металлом в голосе возразил Волк и процитировал ещё не снятый фильм «Белое солнце пустыни», – Потому, что долг революционный к тому нас обязывает.

– Связанный он нас сильно тормозить будет…

– А зачем его связывать? Достаточно только ночью. Днём навьючим его коробом с Осколком и макаронами. Да от меня и не убежит!

До них донёсся голос как бы оклемавшегося Филатыча:

– Гражданин начальник! Раз уж вы меня в плен взяли, извольте покормить! Положено!

– Ну вот, ещё и кормить его, – проворчал Иван с досадой, – Рогнежка! Дай ему макаронов, что ли…

– Ага, не остыли! – подтвердила девушка, накладывая полную миску мучных изделий краснознамённой красноелецкой фабрики.

Федотыч не был голоден, а макароны, тем более, советские, не любил, но пришлось съесть всё, чтобы не заподозрили обмана. Ночь была тёплая, поэтому ему соорудили простенькое ложе из лапника, а накрыться ничего не дали: сами, дескать, страдаем недостатком одеял! Затем все заново разместились на ночлег. Иван с Рогнедой в палатке, в пяти шагах от них Илья (тоже на ложе из лапника, но с одеялом), а Волк у него под боком – для компании и тепла. Византиец всё это тщательно запомнил.

Время позднее, а день был длинный и утомительный. Все, повозившись, постепенно погружались в сон. Уснули Илья и Иван, уснул и Волк. Задремал Филатыч, рассудив, что своё чёрное дело лучше будет сделать ближе к утру. Не спала только Рогнеда. Во-первых, она пыталась придумать новые приёмы завлечения Ванюши в брачные сети. Казалось бы: спит с ним в одной палатке, кормит из рук, бельё ему стирает… что ещё надо? Решила: надо милёнку голое тело показать! Случайно, как бы. Ну, купаться пойти и сделать вид, что его не заметила! Во-вторых, её слегка беспокоил живот. Не то, чтобы болел, а так, пучило: макаронов переела. Наконец, заснула и она.

В четыре часа утра Филатыч натренированно проснулся. Вымазав спецсоставом веревку, выждал пять минут. Легонько потянул. Веревка распалась, и он с удовольствием пошевелил затекшими кистями. Прислушался: в лагере было тихо, в смысле, все спали. Вот сопит богатырь, Волк рядом издаёт ворчащие звуки, снится, наверное, что-нибудь. В палатке похрапывает Иван… Не слышно только девушку. Ну, тоже никуда не денется!

Пора! Извиваясь по-змеиному, Филатыч совершенно бесшумно отполз к кусту со спрятанным пистолетом. Рубчатая рукоять плотно легла в руку, едва слышно щёлкнул курок. Сделав десяток быстрых шагов, он оказался лицом к лицу (лицом к морде?) с проснувшимся и насторожившимся Волком и выстрелил навскидку. Стрелял византиец хорошо, поэтому попал. Хотя, позвольте спросить, кто бы промахнулся с трёх шагов по такой крупной мишени? Волк рухнул и больше не шевелился: отрава в пульках была мгновенного действия. Минус один! Уже не спеша Филатыч подошёл к палатке и выстрелил дважды: первый раз в выпуклость Ивановой задницы, натянувшей ткань стенки, второй – туда, где должна была лежать Рогнеда. Минус три! Выстрелы были тихие (ну, пневматика малого калибра!) но, тем не менее, Илья проснулся и поднял голову:

– Чего, а?

– Чего, чего… Смерть твоя пришла! – страшным голосом вскричал убийца и выстрелил ему прямо в сердце.

Илья уронил голову и замер.

«Минус четыре!» – удовлетворённо осклабился цереушник и залаял по собачьи, подавая знак Арнольду и Феликсу.

Те возникли из темноты минут через двадцать.

– Так, ты подбрось в костёр дровишек, да побольше, – приказал Филатыч Феликсу, – А ты иди со мной! И дай сюда винтовку!

Он ещё с вечера приметил где лежит волокуша со Змеем Горынычем – шагах в сорока от костра. Из-за вони.

Змей Горыныч спал, закутавшись в собственные крылья. Филатыч осторожно потыкал его дулом винтовки:

– Эй, ты! Проснись, а?

Тот приоткрыл левый глаз и выпустил струйку пламени. Арнольд испуганно отпрянул. А Филатыч сдержался и не отпрянул, хотя тоже испытал страх.

– Это ещё что за… Кто такие? – просипел Замей, опасливо косясь на винтовку.

– Да мы, это… Мимо шли, – уклончиво ответил Филатыч, не желая до поры, до времени раскрывать свою сущность.

– Ну, и идите… мимо!

Арнольд не выдержал скопившейся в нем напряженности и визгливо крикнул:

– Яйца где?

Филатыч поморщился: резкий тон грозил нарушить только-только установленный контакт! Но, с другой стороны, может, так и надо, в лоб и напрямик?

– Яйца? – переспросил Замей недоуменно, – Яйца при мне…

– Когда откладывать собираешься? Ну, нестись? – напирал Арнольд, почувствовав молчаливое одобрения шефа.

Замей встал и индифферентно пыхнул дымом:

– Какое ещё «нестись»? Я вам что, яйцекладущий?

– А разве нет? – быстро спросил Филатыч, чуя удачу в смысле получения важной информации.

Замей принял позу, исполненную изящества и достоинства, и заявил:

– Я – рептилоид!

Тут следствие маленько зашло в тупик, ибо слово было неизвестное. После многоминутного раздумья Феликс сочинил и задал ключевой вопрос:

– А как ты размножаешься?

– Также, как и вы! – гордо ответил Замей, – Грянусь оземь, превращусь в человека, да красну девицу и соблазню!

Вот оно что! Филатычу стала понятна сказка старухи Михайловны: никакого сообщника-человека у Змея Горыныча не было, это он сам в человеческом образе с Ксенией, то-есть, с Клавдией шалил-окаянствовал! А из детей, выходит, новые рептилоиды вырастают! Стоп! А почему их тогда так мало?

– А почему вас так мало? В старые времена, говорят, много было…

Замей сел в позу Сфинкса и понурился:

– Лет восемьсот назад маги собрались на… консилиум и на нас заклятье наложили. Подлое и хитроизощрённое! Либидо наше чуть не в ноль свели.

– Либидо, это что? – громким шепотом спросил у Филатыча Арнольд.

Тот тоже не знал, но виду не подал. Криво улыбнувшись, он предложил:

– Ты, рептилоид, не умничай, а пальцем покажи! Мы, знаешь ли, лицеев не кончали.

– Ну, это… Раньше, ведь, как? Понравилась красна девица, кровь заиграла, прилила в орган размножения – и всё, можно приступать к прокреативному акту. Хоть каждую неделю! А с тех пор, как заклятье наложили, то… – Замей всхлипнул и утёр слезу крылом.

– Что, совсем вставать перестал? – потрясенно охнул Филатыч.

– Ага… Хорошо, если раз в сто лет… а то и ни разу!

Замей снова отёр слезу и высморкался:

– Вымираем, короче! Нас, может, всего трое или четверо осталось…

Арнольд, вибрируя от любопытства, посунулся вперед:

– А скажи-ка, какая у вас продолжительность жизни?

Замей уже совладал с собой.

– Лет сто двадцать – сто тридцать. Мне, например, сороковой год пошел.

– И ты ни разу не…?

Ответом было молчание.

Филатыч торопливо вспоминал, что ещё важного нужно выспросить. О!