Валентина Спирина - Кошки. Девять жизней

Слышно было, как хлопнула за Сенькой тугая, на пружине, дверь, и митяевских жалобных воплей почти не стало слышно. Сенька же сейчас свернет за угол и исчезнет! А с ним и бедняжечка Митяй, который жил с Бельскими душа в душу целых восемнадцать лет и которого Михалыч недрогнувшей рукой отправил на казнь! Вот именно – на казнь! А вдруг он еще будет живой, когда Сенька понесет его, усыпленного, в котельную и отдаст кочегарам на сожжение?

Ну не сволочь, а? Михалыч скрежетнул зубами, смахнул с небритой щеки выкатившуюся злую слезинку и в два широких взмаха костылей оказался на кухне, пододвинул к окну стул, взгромоздился на него и, балансируя на одной ноге, торопливо стал дергать на себя примерзшую за ночь внутреннюю фрамугу форточки, толкнул на улицу наружную. С улицы ворвался морозный воздух, пахнущий угольной копотью от соседней котельной. Михалыч просунул всклокоченную голову в форточку, завертел ею в поисках Сеньки. Но того уже нигде не было. Ушел! А до ветеринарной клиники дойти – всего ничего, метров двести.

Надо позвонить туда, сказать, чтобы они ничего Митяю не делали и отправили Сеньку обратно, домой. С котом! Так, где же справочник? А, вот. А как зовут их главного врача? Вспомнил – как их районного главу, Борис Иванович! Сейчас, сейчас, Митюша, ты будешь скоро дома и папочка покормит тебя твоим любимым фаршиком.

Михалыч потянулся за трубкой, и аппарат неожиданно зазвонил. Настолько неожиданно и резко, что у Михалыча даже неприятно подпрыгнуло сердце, и он отшатнулся от стола. Снял трубку. Звонила его благоверная. Сообщила, что послезавтра вылетает, что насчет машины договорилась сама в управлении образования и в порту ее встретят.

– Ладно, ладно, – торопливо сказал Михалыч, – мы ждем, извини, у меня что-то живот разболелся.

Нажал на рычаг и стал набирать номер ветеринарной клиники. Набрал, подождал соединения, но из трубки послышались короткие гудки. Занято! Но как же так, он же не успеет! Чуть не плача, дрожащим указательным пальцем снова стал нетерпеливо набирать номер. Диск вращался очень медленно, пару раз сорвался, и номер пришлось набирать вновь. Наконец, соединение… Слава тебе господи, пошел длинный гудок! Гудок, еще гудок. Но почему же никто не берет телефон? А, нет, взяли!

– Ветеринарная клиника, слушаю вас, – сказала трубка низким женским голосом. Видимо, медсестра.

– Это… Как мне услышать вашего главного врача, Бориса Ивановича? – хрипло спросил Михалыч.

– Он сейчас не может подойти. У него операция.

– Какая еще операция? Что, уже моего Митяя усыпляют? – закричал Михалыч.

– Какого еще Митяя? – удивились в трубке. – Кобельку тут одному ухо зашивают, порвали в драке. Не помню, как его зовут, но точно не Митяй.

– Уфф! – вытер вспотевший лоб ладошкой Михалыч. – Послушайте, как вас зовут… Ирина Петровна, тут к вам должен подойти один мужичок с котом в сумке, зовут его Митяй.

– Кого, мужичка?

– Да нет, мужичка зовут Сенька… Вернее, Семен. А в сумке у него кот. Вот тот Митяй.

– Подождите, подождите, – сказала Ирина Петровна. Слышно было, как она спросила кого-то: «Мужчина, это не вы Семен? Да вы что, глухой? Вы, говорю, Семен? И в сумке у вас кот Митяй?». И опять в трубку:

– Пришли ваши Семен с Митяем. И что?

– Дайте ему трубку! – обрадовано сказал Михалыч.

– Але, кто это? – просипел Сенькин голос. – Говорите громче, вас не слышно!

– Сенька, глухая ты тетеря! – весело прокричал в трубку Михалыч. – Все, акция отменяется! Дуй с Митяем домой! Домой, тебе говорят!! Ну, зайди, зайди по пути в магазин…

Пить с Сенькой в этот раз он не стал – отдал ему только что купленную им бутылку целиком, и Сенька, не веря своему счастью, торопливо ушел домой с водкой под мышкой. А Михалыч на кухне осторожно извлек уже охрипшего от ора Митяя из сумки и сел с ним, как обычно, на пол перед извлеченным из холодильника пакетом с оленьим фаршем.

– Давай, брат, порубай оленинки-то, и спать, – виновато бормотал он, подсовывая мясные катышки под обиженную митяевскую морду. Но Митяй нервно дергал хвостом и усами и отворачивался от руки дающего.

– Обиделся, да? Обиделся. Эх, ты! – укоряющее сказал Михалыч, поглаживая кота по взъерошенной спине. – Это я на тебя, между прочим, обижаться должен. Чуть калекой из-за тебя не стал, до сих пор копчик и все, что рядом, болит. Ну ладно, ладно, все, мир! Живи, никто тебя больше не тронет. Иди, отдыхай. Потом поешь.

И Митяй, осторожно ступая, ушел с кухни. Михалыч вздохнул и включил чайник, потом – маленький телевизор, стоящий на морозильной камере. Но и сквозь шум закипающего чайника и грохотание какой-то войнушки по НТВ он расслышал характерные звуки. Это Митяй часто-часто скреб когтями линолеум в прихожей. А спустя несколько секунд в нос шибануло аммиаком.

– Ну, ты и козел, Митяй! – морщась, проворчал Михалыч.

Он вышел в прихожую. Митяя там уже не было, а на полу расплылась огромная лужа.

– Мстишь, да? – сердито сказал Михалыч в пространство, зная, что спрятавшийся под кроватью Митяй все прекрасно слышит и довольно щурит свои подлинявшие к старости зеленые глаза. Михалычу ничего не оставалось, кроме как выволочь с кухни стул, сесть на него рядом с поломоечным ведром и в очередной раз взяться за швабру.

Закончив с замыванием следов преступления Митяя, Михалыч затем «замел» и свои, оставшиеся после небольшого загула с Сенькой, и решил вздремнуть. Устроившись на диване, он позвал Митяя – недовольство на старого беспутного кота прошло, а на смену ему пришло умиротворение от того, что Михалыч все же не совершил злодейство. Ну, а то, что Митяй продолжал творить свои мокрые дела… Что ж, старость – она никому не в радость. Еще неизвестно, что будет с самим Михалычем, когда он доживет до возраста Митяя. Если, конечно, доживет – по человеческим меркам, коту было уже далеко за восемьдесят.

– Ну, иди же ко мне, дурачок, иди, – звал Михалыч, приглашающе похлопывая ладошкой по дивану – обычно Митяй, заслышав этот звук, всегда спешил уютно устроиться на груди своего хозяина. – Кис-кис, Митюша, кис-кис.

Но Митяй не шел. «Крепко же он на меня обиделся, – сконфуженно подумал Михалыч. – Еще бы не обидеться – чуть в крематорий не угодил. Ладно, я не гордый, сам к тебе пойду».

И он прохромал в спальню, опустился на пол, заглянул под кровать. Митяй был там. Он лежал головой к Михалычу, а глаза его были закрыты. Спит, что ли?

– Митяй, а, Митяй? Ты чего это тут разлегся? Не слышишь, что ли, как тебя папа зовет? – с охватившим его непонятным волнением забормотал Михалыч. – Ты что, еще и оглох, ко всему? А ну вылазь, да пошли на наш диванчик.

Но Митяй молчал. И Михалыч все понял. Он дотянулся дрожащей рукой до Митяя, пошевелил его еще теплое, но уже безжизненное тело. Все, Митяя не стало. Ошеломленный Михалыч осторожно вытащил безвольную тушку кота с обвисшими лапами и некогда пушистым хвостом, на котором от старости образовалась большая проплешина, положил его на кровать, присел рядом.