Александр Муниров - Настоящее чудо

Пластмассовый мир победил, как пел другой маргинал из твоего плейлиста, и с каждым разом найти добровольцев для борьбы с ним все сложнее.

Я в зомби не верю, потому что знаю точно – зомби не бывает. Есть люди, которые хотят жить как зомби, и есть то, что можно считать ложью о зомби, хотя статус этого утверждения, опять же утверждаю, зависит от точки зрения.

Последние семь месяцев, уже после смерти Марты, я следил за ним в полную силу, изучал привычки и манеру речи, походку и распорядок дня. Слушал, с кем он говорит и о чем, потому и могу теперь так подробно рассказывать о его жизни.

Она, как тебе уже наверняка понятно, не потрясала разнообразием. Из человека, которого некогда интересовало неизведанное и нераскрытое, он превратился в самого обычного человека. Даже хуже, он превратился почти в эталонного зомби, и это было до того мерзко, что если бы не сделка с дорогой подругой, я ни за что бы к нему не приблизился.

Человек выглядит человеком благодаря мелочам – кто-то часто моргает, а кто-то хрустит пальцами. Кто-то одергивает полы пиджака, хотя тот сидит нормально, а кто-то присвистывает, когда задумывается. Это можно назвать невралгией, но если в человеке нет ничего нервного, то он становится пугающе однообразным: улыбка, вызванная потоком внутренних мыслей, почесывание затылка, щелкание пальцами во время разговора, закусывание губы, крошечные признаки жизни, свидетельства того, что ты – настоящий человек, а не какой-нибудь робот или зомби.

Когда он говорил, то часто прищуривался, будто пытался где-то разглядеть памятку с нужным текстом, а спускаясь по эскалатору в метро часто стоял спиной вперед, хотя это было запрещено. Любил что-нибудь держать в руках, ручку например, или кошелек. Когда руки были свободными, он не знал куда их деть и постоянно то пихал в карманы, то вытаскивал, то сцеплял пальцы, то скрещивал руки на груди, будто не понимая, как они вообще могут быть свободными.

Любил разговаривать сам с собой. Точнее, не столько разговаривать, сколько коротко резюмировать какую-нибудь из своих мыслей.

– Похоже все, – говорил, закрывая рабочий файл, который больше не понадобится в ближайшее время.

– Пора ложиться спать, – говорил по вечерам, когда часовая стрелка циферблате на стене подползала к одиннадцати, минутная к шестерке, а коньяк в стакане заканчивался.

Я смотрел на него, когда он спал или сидел на стуле на кухне, делая себе бутерброды на завтрак. Шел вместе с ним до метро, задерживаясь, чтобы избежать неловкой ситуации с тобой. Наблюдал за его работой. И чем больше сравнивал с другими людьми которых знал – яркими, инициативными, полными идей, теми, с кем я привык быть рядом и восхищался, и кто, на протяжении всей человеческой истории, развивал мир, тем больше убеждался, что мне его совсем не жаль. Тридцать три года, ни друзей, ни жены, ни интересов, ни амбиций – пустое место, о котором только коллеги и говорят, будто оно очень хорошее. Кроме работы у него не было ничего, чем можно держаться за эту жизнь, и по сути, Жонглер, при всей своей внешней благообразности, образе уважаемого человека, он – полный неудачник, растерявший свои возможности, из человеческого оставив себе только прищуривание, разговоры сами с собой и тому подобное. Почему же он тогда жил?

Позволь, я же и отвечу: по естественной привычке. В людей, как и в других живых существ, например амеб, вложена естественная необходимость поддерживать в себе жизнь, иначе бы эта изначальная затея с ДНК не привела ни к чему. Однако желание жить не делает человека человеком, так как в этой необходимости он не отличается даже от амебы.

Вот так, Жонглер.

После работы, если не было других дел, а другие дела случались все реже, он сразу шел домой. Но так было не всегда: переехав сюда, он, вместе с супругой, одно время гулял по улицам, разглядывая местные достопримечательности. «Пропитываясь духом нового места», – как говорила жена, предпочитавшая заброшенные здания или запущенные скверы памятникам и музеям. Она говорила, что любит фотографировать что-то старое, хотя, как мы помним, фотографировала не так уж и много и не столь уж хорошо.

Потом, когда их отношения начали сходить на нет, супруга все чаще гуляла одна, а он сидел дома. Возвращался с работы, готовил ужин или ел готовый, смотрел в окно или новости по телевизору. Делал домашние дела, поддерживая порядок. Человек без любопытства, человек-прагматичность.

Основной современный принцип экономии энергии – не делать ничего, кроме обязательного: работы, еды, сна и личной гигиены.

Если бы в тот день я не написал ему, а потом не позвонил, он поступил бы точно также, как и всегда – вернулся бы к себе, поел, и пил бы после коньяк до самого сна. Но я позвонил, и свет в нем, жалкий, пародия на настоящий, чуть разгорелся. А его хватило, чтобы по дороге домой он все-таки свернул со своего привычного маршрута.

К тому времени снег валил настолько сильно, что практически парализовал уличное движение. Выйдя из метро, он словно окунулся в другое измерение, в котором с тротуара угадывались темные чудовища машин, хоть и грозно сверкавшие глазами-фарами, но обреченно стоящие в пробках, как в одной длиннющей упряжке, спешащие домой люди под снегом казались смутными, размытыми фигурами-тенями, гораздо сутулее обычных людей.

– Ну и апрель, – сказал он сам себе, шагая по улице и втянув голову в воротник плаща, – природа просто сошла с ума.

И тут ему припомнилось, как в юности, среди прочих чудес, которые предположительно происходили среди них, была и такая теория: если погода кардинально отличается от типичной для этого времени года, то это может являться признаком пространственной аномалии.

– Грубо говоря, – бормотал он, понемногу вспоминая, – погодные явления во многом зависят от давления. В областях пониженного давления образуются циклоны, в областях повышенного – антициклоны. Это естественный процесс. Но бывает и так, что погода резко меняется, потому что давление резко меняется из-за соприкосновения миров, вызывая природное возмущение. Именно в это время проще всего увидеть что-нибудь необычное.

Эту чушь рассказывал приятель из компании мистиков. В качестве эксперимента, в свое время, он даже предлагал проверить одну городскую легенду:

Легенда была японской и, согласно ей, в непогоду нужно было войти в лифт многоэтажного дома, по очереди проехав в нем на этажи номер четыре, два, шесть, два и десять, при этом так, чтобы за это время никто не зашел в кабину, иначе вся магия сорвется. Проехав этажи в нужном порядке, требовалось спуститься до пятого этажа. Там в лифт должна будет зайти женщина, с которой нельзя разговаривать, так как она – уже не человек и может догадаться о том, что ты об этом знаешь. Это будет верным признаком того, что находишься на верном пути. После нужно нажать на кнопку первого этажа, но лифт поедет не вниз, а вверх. Там, где он остановится и откроет свои двери, и будет другой мир. Приятель утверждал, что единственным человеком в том месте будет только доехавший. Или доехавшие. И еще, о том как вернуться назад – никто не знает.