Екатерина Дей - Я однажды приду… Часть IV

– Целуй.

И так решительно сказала, что Глеб даже не сразу смог выполнить требование, задумчиво смотрел и не понимал, откуда такая решимость.

– Целуй.

Он целовал меня так бережно, что казалось, вернулись те времена, когда он ломал меня, не в состоянии удержать свою силу. Я обняла его за шею и заставила лечь рядом со мной, заявила непререкаемым тоном:

– Твои дела подождут, у меня ноги рядом с тобой лучше заживают.

Шантаж сработал, Глеб улыбнулся, обнял меня и едва слышно прошептал:

– Любимая моя, единственная, ты моя жизнь…

И опять тяжело замолчал, закрыл глаза, чтобы я их не увидела. Я прошептала:

– Я твоя жизнь. Помни об этом.

Глеб вздрогнул, сразу посмотрел на меня тревожно.

– Помни.

– Почему я должен об этом помнить?

– Потому что моя жизнь очень хрупка.

– Что случилось?

Он напрягся и уже смотрел на меня внимательной штормовой синевой. Я выдержала этот взгляд, и думаю, что мой взгляд тоже был не тихой заводью любви. Всё время я доказывала ему и всем, что всё и всегда выдержу, и вдруг сама заявляю, что моя жизнь хрупка.

– Ты забыл один момент.

– Момент?

– Я сразу умру, если ты не будешь меня любить.

– Я люблю тебя, почему…

– Потому, что ты засомневался в себе.

– Я люблю тебя и не сомневаюсь…

– Ты позволил себе, не так, ты позволил Амиру вложить в твою душу сомнение в любви. Даже не важно – сомнение в чьей любви, твоей или моей, в самой возможности любви.

Я замолчала и опустила голову, он должен меня понять – то, о чём он думал после разговора с Амиром, на самом деле его собственные страхи, которые он никак не может изжить из себя. Амир просто их увидел, почувствовал, унюхал и воспользовался моментом, нажал на эту боль, всколыхнул её. Мои страхи, которые пришлось смывать целым бассейном, выходили и продолжают выходить, но он их понимает, а если и не понимает, то решительным действием командора рубит гордиев узел, заявляет – их нет, и я о них думать не должна. А сам страдает от своих страхов, не позволяя мне на миллиметр к ним приблизиться, и они вот так неожиданно проявляются. Притом, что я постоянно ему заявляю, что их не должно быть, что я его люблю, и буду любить всегда.

Глеб молчал и смотрел на меня, я чувствовала тяжёлый взгляд, но головы не поднимала, пусть думает, это он должен понять сам. Всё разложить внутри себя, разобраться во всех полочках, проанализировать разговор с Амиром и понять, что если он сейчас позволит сомнению поселиться в его душе, то мы проиграли. Проиграли во всём, не только в борьбе с Амиром, но и в борьбе за свою любовь, за нашу жизнь.

Не знаю, сколько времени Глеб молчал – долго, очень долго. Он поглаживал меня по голове и пальцы были твердыми, мыслительный процесс был настолько сложным, что напряглось всё тело, но объятия не превратились в мраморный обхват, он себя ещё мог контролировать. Когда заговорил, голос был глухим и напряжённым:

– Ты права. Я очень боюсь, что наступит момент, и ты поймёшь, что не можешь меня любить. Что… всё что угодно… но не любовь.

– Почему?

– Что почему?

– Почему я так должна понять? Потому, что я человек?

Глеб вздохнул так тяжело и длинно, что меня придавило его руками, и я чуть не распалась на молекулы. Мой смех превратил его в статую.

– Глеб, если ты забудешь, что я человек, то да – я могу исчезнуть в пространстве. Тебе придётся всегда об этом помнить, я сейчас как нейтрино растекусь по твоей груди.

– Прости.

Расслабил руки на мгновение, потом опять прижал к себе, но уже другим объятием – любящими руками, которые живут своей жизнью, ничего не знают о его страхах и сомнениях, они просто любят меня обнимать, просто касаться меня, ощущать меня. Глеб повторил:

– Ты права. Я всегда должен помнить, что ты человек, человеческая женщина, и я люблю тебя и никому не отдам. И свою… нашу любовь никому не отдам, не позволю её убить.

Я погладила ладошкой ему лицо, глаза стали синими, шторм в них ещё оставался, но это уже шторм, уходящий в сторону, надеюсь, в нужном направлении. Только одним я могла сейчас доказать ему свою любовь. Молитва звучала едва слышно, я не пела её, а шептала, водила пальцем по его лицу, смотрела в эти синие озёра и произносила слова, которые отправляла ему на войну.

А потом он лечил мои ноги своей энергией, и мы оба радовались, что от его рук моя кожа заживает на глазах. Я сама попросила его попробовать снова, сейчас кровь уже не шла, и его сила должна действовать, ведь был нужен лишь толчок Амира, а уж остальное сделает муж. Глеб улыбнулся и достал мои ноги из-под одеяла, долго на них смотрел, хотя выглядели они так, как будто их достали из кофемолки. Удивительно – такое жуткое зрелище, а боли совсем нет, даже не чешутся и покалывание тоже постепенно прошло. Чтобы его отвлечь от тягостных дум, я помахала ими и заявила:

– Немедленно лечи, я хочу завтра предстать перед Амиром при полной красоте.

Муж недовольно на меня посмотрел и ревниво спросил:

– Голыми ногами будешь размахивать?

Мой хохот должен был разбудить весь дом, хорошо, что в нём кроме меня никто не спит. Но отсмеявшись, я задумалась: как же Амиру показать, что мои ноги лечатся ещё и энергией Глеба? Он водил ладонью над кожей и раны затягивались на глазах, кожа светлела, и их вид уже не был таким ужасным. И то, что его энергия сработала, так обрадовало Глеба, что он тоже засмеялся, видимо, представил лицо Амира. И я придумала, как продемонстрировать свои ноги, но при этом соблюсти приличия, в смысле не очень вызывать ревность мужа.

Утром Глеб опять лечил меня энергией, потом он позвал Лею, она тоже лечила меня, и кожа на ногах стала почти нормальной, если не считать ярких красных шрамов, но и они таким лечением должны скоро исчезнуть.

Когда Глеб зашёл отнести меня на завтрак, то от моего вида даже остановился у двери, чтобы прийти в себя. Я восседала на кровати в холщовой рубахе и замотанными холстом ногами. Он хмыкнул, качнул головой и спросил:

– Ты в таком виде собираешься восхищать Амира?

– А что, он уже ждёт?

– Ждёт.

– Значит, идем восхищать.

Глеб опять хмыкнул, но спорить не стал – что поделаешь, женщин не понять, легче согласиться исполнить каприз, чем пытаться выяснить причину этого каприза – молча взял меня на руки. А я решила уточнить:

– Он что, уже в столовой сидит?

– Нет, на подступах к дому.

Я уже понимала, что это означает – где-то близко ждёт приглашения. И что же Амиру от меня надо, может, посмотреть, как я реагирую на страдания Глеба? Он слишком умён, чтобы не понимать, что я так просто не дам Глебу уйти от меня, значит, будет пытаться влиять на меня. Ну, ну.

В столовой сидели Олег с Виктором и что-то весело обсуждали на ассасинском, казалось, что после вчерашнего действительно всё изменилось – вражеские войска отошли на дальние рубежи и нам уже не угрожают. Олег поднял на нас глаза и тоже сильно удивился, а Виктор сразу спросил: