Екатерина Дей - Амир. Часть III

– Тепло.

Я встала с постели, пошла в гардеробную, но халаты же не там, захлопнула дверцу, направилась в бассейн и встала на пороге. Вся поверхность воды была заполнена алыми лепестками роз, я лихорадочно закрыла лицо ладонями, постояла несколько секунд, но не дала воли истерике, решительно направилась к раздевалке и сняла с плечиков два халата. Хватит, ненадолго прогулка.

Роберт стоял у окна и смотрел на бушующее море, только молний не было, тучи тяжело висели и готовы были раздавить волны своей тяжестью. Я кинула халаты на постель и вернулась в бассейн за тапочками, стараясь не смотреть на алую поверхность, осветившую всё пространство своим невероятным цветом. Но не выдержала и рухнула на колени, уткнулась лицом в тапочки, рыдания вырвались, и я не смогла их остановить.

– Рина…

Амир опустился рядом и попытался отвести мои руки с тапочками от лица, но я лишь мотала головой и продолжала рыдать.

– Рина, куда ты собралась?

– Уходи… я уезжаю… в пустыню.

– Почему в пустыню?

– Там тепло.

– Поедем…

– Нет, я поеду одна, Роберт меня отвезёт… не важно куда…. подальше от тебя, от всех… замуровать…

Он попытался обнять меня, но я замахала тапочками:

– Не трогай меня! Не смей!

Я отползла от него и забилась в углу, выставив перед собой тапочек.

– Не смей ко мне прикасаться!

– Рина…

– Уходи! Нет, это я уйду, и тапочки мне не нужны, мне ничего от тебя не нужно, в халате… Роберт!

Роберт оказался за спиной Амира, но границу не посмел пересечь, только тоскливо смотрел на меня.

– Рина…

– Амир, всё решено, всё сказано, отпусти меня, я прошу, отпусти, я не смогу жить в гареме, я в пещере поживу, мне немного осталось…

Боль плескалась огнём по телу, вихрилась и сжигала всё на своем пути. В какой-то момент появилось лицо Амира, и я крикнула ему, что это последняя сила, больше ничего нет, нечего отдавать и он может отпустить меня из этой боли.

Баба-Яга сидела на скамеечке, задумчиво уперев подбородок на кривой посох.

– Ну вот, всё и отдала, силы больше нет, и жизни больше нет. Сама выбрала, я тебя предупреждала, Тёмным помогать нельзя, а ты всё любовь да любовь. Он тебя как лучинку сжёг, краешек темноты на мгновение осветил, вот ты ему и поверила. А теперь знаешь, для чего зажигал.

– Знаю.

Собственный голос прозвучал неожиданно громко, казалось, что вокруг огромное пространство, а не маленькая избушка.

– Я ни о чём не жалею.

– Не жалеешь… может и так. Только ведь сил жить у тебя больше нет.

– Значит, я исполнила предназначение.

– Ироду ещё сотни лет дала, чтобы он своё чёрное дело делал. Да ещё и таких же как он расплодил. С другой, сама его ей отдала, на блюдечке преподнесла.

– Она для него родилась, а он её дождался.

– Так легко отдаёшь?

– Отдаю.

– Вместе с жизнью?

– А зачем она мне теперь? Мне без него жизни нет.

Неожиданно зазвучала тягучая музыка, и я не услышала ответ Бабы-Яги. Музыка лилась в пространстве, поднималась в неведомую высь, возвращалась тонкими переливами, кружилась вокруг меня, закрывая собой Бабу-Ягу, которая постепенно растаяла как мираж.

Двигаться совершенно невозможно, я чуть моргнула веками и сразу боль пронеслась по всему телу. Я же умерла, откуда такая боль, в смерти же боли нет.

– Рина, не двигайся, молчи.

Голос знакомый, я опять попыталась открыть глаза и опять боль оказалась такой сильной, что я застонала.

– Рина, не двигайся, ты потерпи немного, я молю тебя, потерпи.

Фиса. Это её голос умолял потерпеть, значит, я ещё жива. Что-то прохладное невесомо коснулось моего лица, и Фиса опять попросила:

– Рина, ты терпи, милая, терпи, скоро тебе легче будет.

Скоро наступило через много лет, мне так показалось. Я не понимала времени, только боль от любого движения, иногда даже прикосновение пёрышка изводило меня так, что я теряла сознание. Голоса я не узнавала, даже Фису перестала слышать, жила в каком-то вакууме, от боли до боли, если её нет, значит – живу, если есть, то хочу умереть.

Но всё проходит, прошло и это состояние, в какой-то момент я почувствовала, что просто лежу, и нигде не болит. Страх, что боль вернётся, держал меня ещё долго, я старалась не двигаться, и не открывать глаз, почему-то движение век приносило особенно сильную боль.

– Рина.

Я вздрогнула всем телом и с ужасом ждала приступа боли, но она не появилась, и я постепенно расслабилась.

– Рина, попробуй шевельнуть пальцем.

Мизинец едва шевельнулся, но Фиса увидела, и я услышала облегчённый вздох.

– Глаза не открывай, и не шевелись. Амир.

Касание было таким нежным, что я его почувствовала только тогда, когда он осмелился взять мой мизинец в свои пальцы.

– Рина, я с тобой.

Я не ответила ему, никак не показала, что услышала, мгновением вспомнилось всё произошедшее, и я не знала, как себя вести. Мягкие губы коснулись мизинца, и я опять вздрогнула, тихий шёпот сразу извинился:

– Прости.

Прошло ещё много сонных дней и бессонных ночей, прежде чем Фиса разрешила мне открыть глаза, а потом говорить. Они с Амиром всегда были рядом со мной, когда бы я ни приходила в себя. Иногда я слышала голос Мари, но она только обращалась ко мне по имени и сразу начинала тихо плакать, и Амир отправлял её из комнаты.

Амир сидел рядом и держал меня за руку, он уже не пытался говорить со мной, понял, что я не буду ему отвечать. Фиса стояла у окна и смотрела на дождь, пытавшийся успокоить гигантские волны, бушующие в неком длительном сумасшествии. Она уже несколько дней как предложила мне говорить, но я молчала.

Я ни о чём особенном не думала, время проходило в пустоте, которая опять меня заполнила. Только одна мысль всё чаще тревожила, хотя я и старалась не думать именно её: зачем Амир меня спас, почему не отпустил, всё бы уже закончилось, никаких проблем никому, в особенности ему? Уже женился бы, народом занимался в свободное от ласк молодой жены время. Лежу недвижимая, совершенно бесчувственная и ревную, смешно.

Между собой они тоже не говорили. Фиса поила меня настоями из трав, оборачивала во всякие всякости, Амир помогал ей, перекладывал меня, стараясь лишний раз провести пальцами по коже, но я никак не реагировала на его прикосновения. Больше никто не появлялся: ни Алекс, ни Роберт, ни Вито.

В один из очередных безмолвных дней появилась Мари с девочкой-змеёй в красном платьице. Амир сердито что-то сказал ей, а я почему-то воспротивилась приказу:

– Пусть подойдёт ко мне.

Голос от криков боли и долгого молчания звучал как истёртая пластинка, я сама не очень поняла звуки, но Амир расслышал и кивнул девочке, она сразу подползла ко мне. Я просипела:

– Как тебя зовут?

– Ася.

– Ты откуда?

– Из Москвы.