Екатерина Дей - Я однажды приду… Часть I

Несмотря на то, что легла под утро, проснулась я бодрой. Видимо моральная экзекуция перед зеркалом возымела действие. Завтрак уже ждал на балконе. Попивая чай, я пыталась решить насущный вопрос – как же мне теперь себя вести с Глебом после вчерашнего. Вопрос решился сам собой – вошёл Олег и сказал, что к Самуилу меня несколько дней будет отвозить он. Куда делся Глеб, он не стал уточнять, а я не спросила.

Последующие три дня превратились в сплошной больничный кошмар. Мне делали уколы, ставили капельницы, чем-то очень дурно пахнущим обмазывали всё тело и заворачивали в настолько горячую и тяжёлую махровую простыню, что я казалась себе цыпленком табака. А так как в клинике работали только итальянцы, процедуры сопровождались громкими весёлыми разговорами на непонятном мне языке. Самым страшным для меня был, конечно же, кабинет стоматолога, там священнодействовал Самуил. Он фиксировал мою челюсть в держателе – я так обозвала конструкцию, которая не позволяла мне дёргаться во время лечения – и начинал задавать различные вопросы о жизни в России, на которые сам же и отвечал. Ошибался он редко. Чтобы я не умерла от такого лечения, меня иногда кормили какими-нибудь бутербродами и поили то чаем, то кофе. Когда процедуры заканчивались, Самуил сам провожал меня в ту маленькую комнатку, где я была в первый день, и разрешал выкурить сигарету. Олег всегда уже ждал меня там.

На четвертый день я сидела в комнатке Самуила и потягивала какой-то овощной коктейль через трубочку, так как есть уже не могла: остатки моих зубов были частично удалены, частично запилены так, что не только есть – разговаривать невозможно. Олега почему-то всё не было. Неожиданно в комнату вошёл Глеб и спросил вместо приветствия:

– Как дела?

Я что-то промычала в ответ и показала на свой рот, даже довольная тем, что официально могу не разговаривать. Он изменился за дни отсутствия. Как будто принял решение, но пока не знает, что с этим решением делать. Эта мысль пронеслась в голове, и я почему-то испугалась её. За эти дни, состоящие из медицинских процедур и одиноких вечеров на балкончике, я опять же совершенно нелогично успокоилась. Больше ни разу не встретив других обитателей дома, кроме Олега, я привыкла к мысли, что, наверное, не увижу их, в том числе и Глеба. Конечно же я думала о нём. Но решила, что после того вечера он найдёт для себя выход из положения и, естественно, избавится от меня – отдаст одной из сторон за выгодную для него цену. Видимо, этот день настал. Обидно, что я даже не смогу ничего напоследок сказать из-за отсутствия физической возможности.

– Поехали домой.

Ну да, теперь этот неаполитанский домище мой дом! Но не мне спорить с хозяином своей жизни, и я только кивнула головой. В гараже стояла другая машина, длинная и очень чёрная, с такими же зеркальными тонированными стёклами. Глеб подвёл меня к месту рядом с водителем и, открывая дверцу, сказал:

– Мне нужно с тобой поговорить.

Конечно! Поговорить со мной, когда я даже рот толком не могу открыть, не то, что звуки издавать! Широко раскрыв глаза, я не удержалась в покорности судьбе и стала грозно мычать, ну я так думала, что грозно. Уже в машине он сказал:

– Ты только выслушай меня.

Но за всю дорогу больше ни слова не сказал. Сначала я ёрзала и пыталась посмотреть ему в глаза, а потом решила – зачем приближать кошмар? Когда наступит, тогда и наступит.

Он наступил за ужином. Когда Глеб пришёл с ноутбуком в руках, я чуть не уронила йогурт из рук. Ничего хорошего это не предвещало. На экране возник известный российский журналист и стал комментировать кадры из записи переговоров. Вот это да! Они всё-таки раскопали запись, или им кто-то помог? Я вопросительно посмотрела на Глеба.

– Мы к этому не имеем никакого отношения.

Потом корреспондент стал говорить обо мне. Обвинения сыпались одно за другим: я заранее устроилась в санатории, вошла в доверие команды и организовала нападение и так далее и тому подобное. Я посмотрела на Глеба. Он, как и в прошлый раз, смотрел на меня без всякого выражения. Так как говорить я не могла, то просто затянулась сигаретой и сделала вид, что любуюсь закатом. Теперь возвращение для меня уже просто невозможно. Всё равно найдут и, в лучшем случае, посадят, хотя, всего скорее, я тихо исчезну навсегда. А собственно говоря, почему я расстраиваюсь? Бежать всё равно не смогу, это я понимала, да и хочу ли? Эта мысль неожиданно возникла и повергла меня в шок. О чём я думаю?! Плохо, когда женщина физически не может говорить. Я бы уже давно несла какие-то глупости, и у этой мысли не было бы возможности сквозь эти глупости пробраться. Но сейчас она уже прочно засела голове, и мне пришлось её думать. Собственно, что уж такого странного в том, что пожилая тётенька влюбляется в красавца мужчину, кем бы он ни был, и хочет оставаться с ним даже под угрозой смерти? Просто иногда видеть, иногда разговаривать, знать, что он где-то рядом. Вот и призналась себе. Всё остальное не страшно.

Я так глубоко задумалась, что даже не услышала, как Глеб мне что-то говорит. Когда я подняла на него глаза, он сразу замолчал. Я долго рассматривала его лицо, старательно обходя взглядом глаза, знала – этот лёд не растопить никогда, тем более мне. Пусть будет так. Мои чувства это только моё дело, знать о них ему не обязательно. Тем более, долго это продолжаться не может, меня или убьют другие, или он сам. Он был прав – мне нужно было только услышать, но не его, а себя.

Видимо, Глеб догадался, что во мне идет какой-то мыслительный процесс, потому что не стал повторять свои слова, а пожелав доброй ночи, ушёл. На следующий день меня к Самуилу отвёз Олег.

Наконец, все медицинские экзекуции закончились. Самуил торжественно преподнёс мне в подарок удивительной красоты зеркало, сделанное непонятно из чего, так как оно не разбивалось, падая на пол, что он и продемонстрировал. Я слегка похудела, могла смело улыбаться жизни новыми зубами, что особенно меня порадовало, и, вообще, внешне стала лучше выглядеть. Конечно, я не превратилась в Царевну Лебедь, но всё равно приятно. Хотя и непонятно, зачем всё это совершать со старым шницелем.

Глеба всё не было, и я в одиночестве просиживала вечера на балконе, покуривая и любуясь закатами. Думать мне особенно было не о чем, всё было продумано уже десятки раз и оставалось только ждать каких-нибудь событий, которые внесут ясность в дальнейшую мою жизнь. Или смерть. По дому я старалась не ходить, не желая встречаться с другими обитателями или просто потеряться. Общалась только с Олегом, но он был молчалив, и наши разговоры сводились только к обсуждению моих желаний, которые не отличались особенным разнообразием. Моя тоска опять превратилась в кусок льда и с каждым днём всё больше поражала меня изнутри.