Денис Степаненко - Чужая игра. Книга первая. Начало

– Сергей Михайлович, может Самохина, подождем, он может хоть как-то картину прояснит, – поспешил сказать Соколов следователю, нехотя ступая за ним. – Да и собственно говоря, не наследить, там не получится.

– Ты сюда похныкать приехал? – сквозь приложенную ко рту ладонь произнес следователь. – Наследим так наследим, Самохин не дурак, разберется, где тебя стошнило, а где кот нагадил.

Всматриваясь в красные пятна крови, сознание следователя немного плыло. Казалось, что кто-то из водяного пистолета от всей души окрасил десятками брызг крови бежевые обои, стоящий в углу шкаф, линолеум, обувь и входную дверь, а затем разбросал убитого по кусочкам по всей квартире. И действительно зрелище было ужасным. Не смотря на все усилия совладать с собой и трезво смотреть на все это, он не мог.

– Ёптить, – следователь резко развернулся к Соколову и сквозь силу выдохнув, согнулся под косяком двери, упершись в него рукой. – Там глаз валяется в углу, – выпалил он, неистово взглянув на опера сквозь слегка запотевшие очки.

– Есть такое, – сморщившись, кивнул головой опер.

– Ты за угол коридора загляни, в сторону кухни, там вообще атасики, – поджал в дверях опера, участковый. – Судя по останкам, старика порубили на кусочки, а затем посеяли его останки по всей квартире.

– Так все, хватит, уже и за себя даже стыдно, – потирая ладонью вспотевшее лицо, произнес следователь и развернулся вновь к месту преступления. – Разделан труп на части или не разделан, нам нужно выполнять свою работу, поэтому давайте уже будем профессионалами.

– Разделан? – задумчиво растянул участковый. – Я бы сказал разорван. У нас рядовой в Грозном подорвался на фугасе, вот, что-то подобное мы собирали потом по округе, может дед тоже с гранатой какой игрался.

– Если бы была граната, ты бы здесь его под завалами с собаками по частям собирал, а здесь явно, что-то другое, – недоумевая, покачал головой Потапов, перед тем как аккуратно ступить меж кровяных пятен вглубь коридора.

– Ладно, пойдем уже вовнутрь, – робко предложил Соколов, и аккуратно потянул за собой участкового, зацепив своим пальцем его боковой карман.

– Да, конечно, – обреченно выдохнул участковый, освобождаясь от зацепа опера. – Но если честно, то я бы с удовольствие постоял и здесь.

– Ты мне здесь и не нужен, занимайся с сержантами опросом жильцов пока, – распорядился шагнувший за угол следователь.

– Ха, ха, – словно ребенок порадовался участковый, тут же хлопнув Соколова ладонью по плечу, и выскочил за порог ужасной квартиры.

В открытое окно больничного корпуса расположенного на третьем этаже здания, вползало нечто. Переливаясь через подоконник, парообразная субстанция, медленно спускалась на пол, расстилаясь по нему мохнатым черным одеялом, медленно двигаясь вдоль обшарпанных стен вглубь коридора. На этаже царила тишина, лишь в ординаторской почти неслышно бубнил телевизор. Словно, что-то почувствовав не ладное, дежурившая медсестра собралась на обход. Взглянув на настенные часы, стрелки которых показывали половину третьего, она накинула на плечи, лежавший на спинке кровати платок и направилась к выходу из ординаторской. Не дойдя двух шагов до двери, она остановилась, задумалась на мгновение, затем подошла к столу и взяла валявшуюся средь бумаг упаковку антиникотиновой жвачки. Достав одну подушечку, она положила ее в рот, немного сморщившись от специфического вкуса к которому она так и не могла привыкнуть уже в течение недели, кинула упаковку обратно на стол, и направилась по намеченному маршруту обхода. Всего за пару секунд до того момента, как дверь, чуть скрипя отворилась и женщина шагнула в коридор, черное покрывало тянущееся над полом скользнуло под дверью в одну из палат.

Наконец уснув от подействовавших лекарств, тело Ивана Яковлевича будто продолжало сопротивляться насильственно введенному в его организм снотворному, то и дело, содрогаясь в небольших судорогах.

С того момента как умерла его жена, старик очнулся в новом мире, лишенном радости и благ. Уделяя много времени работе, супруги так и не успели обзавестись детьми, поэтому ощутив себя на этом свете по настоящему одиноким человеком, психика Ивана Яковлевича стала не выдерживать жесткого натиска тоски и горя. Словно все, что было в этом старичке позитивного, способного радоваться, и наслаждаться жизнью, вместе с женой отошло в мир иной. Первые дни он практически не выходил из квартиры, нахаживая по ней за день не один километр, погружаясь с головой в раздумья и воспоминания. Время надменной черепахой медленно ползло изо дня в день. Пасмурные дни меланхоличными пейзажами стучались в окна холодными весенними дождями, все в округ приобрело серый цвет печали и грусти. Хотелось просто напиться, но он всячески избегал употребления алкоголя, понимая, что может просто сорваться. Сорваться и не остановиться. Неприятные воспоминания о последствиях безрассудного пьянства двадцатилетней давности грызли до сих пор его совесть, сдерживая его от возвращения в пьяный мир. Ссоры, скандалы, предложенный супругой развод, все это удалось с трудом забыть, как страшный сон и, закодировавшись вернуться в прежнюю семейную жизнь. Но время шло, внезапная тревога и ночные кошмары все чаще заставляли бродить его в ночи, дожидаясь рассвета. Чувство одиночества свирепым волком выло у него внутри, все сильнее раздирая расшатывающиеся нервы и уставшее сердце на части. И вот, не выдержав душевных мытарств, однажды вечером поставив перед собой бутылку водки, он, пригубив ее горечь, впервые за последние дни спокойно заснул, погрузившись в приятные воспоминания. С того вечера расклад жизни вдовца изменился. Сбережения, которые супруги копили несколько лет, теперь тратились на закуску и выпивку. Он не чувствовал теперь тяготы одиночества, его пьяные мысли не блуждали как прежде унылым хороводом. Начиная пить спросонья, его каждый день теперь заканчивался в беспамятстве. Все чаще и чаще голос усопшей жены отчетливо слышался в его голове. Он был, как всегда нежен, и любим. Просыпаясь в злой и одинокой реальности, хотелось вновь и вновь слышать любимый голос, а для этого приходилось вновь пить, напиваться, падать, просыпаться, и вновь пить.

Однажды проснувшись, сквозь тяжело приоткрывшиеся веки он увидел белые высокие потолки и стены.

– Умер, – облегченно пролетело в голове, но в следующую секунду нахлынувшее головокружение и тошнота развеяли эту мысль. Оказалось, что напившись в очередной раз до беспамятства, он выполз в подъезд на площадку, и принялся истошно орать, и кричать, хлопая ладонями по напольной плитке. Длилось это до тех пор, пока его не увезла скорая помощь, вызванная перепуганными соседями.