Екатерина Дей - Амир. Часть VII

Он замер, сложил в голове события и с трудом догадался:

– Люси?

– Люська.

– Прости…

– Ни за что! Твои клыки и когти ничего не значат по сравнению с этой Люськой!

Я что-то ещё изрекла в адрес несчастной Люси, а сама в душе радовалась растерянному лицу Амира – не позволю ему рухнуть в очередной монстризм. Ревность лучшее лекарство, тем более, что сам он меня ревнует ко всему.

– Но хочу тебе сказать, что ты молодец.

– Молодец?

Амир уже не знал, чего от меня ожидать и смотрел взглядом готового к обороне вождя. Я притворно вздохнула и опустила голову. Жаль, но придётся признать – больше мне его ревновать не к кому. Хорошо, что хоть Люси тогда появилась.

– Повод был всего один… одна женщина…

– Ты единственная моя женщина, самая любимая…

– Конечно, я тебя ревную! Как я могу быть в тебе уверена, если сама уже неизвестно какая…

– Ты самая прекрасная, самая удивительная…

– Ну, да, где ещё такую найдешь…

– Рина, я люблю тебя.

Он опустил голову и спрятал глаза, длинно выдохнул воздух и признался:

– Я ужасный монстр невероятной силы… урод с когтями и клыками… питающийся кровью… человеческой…

– Ты восстанавливаешься донорской кровью! Донорской! Амир, я не хочу ничего знать о твоём прошлом, сколько бы… чего бы там не было… я люблю тебя сейчас, понимаешь – сейчас.

И неожиданно для себя призналась:

– Я увидела тебя… такого… и хорошо, что сейчас. Я знаю твою душу и внешность уже ничего не значит. Амир, я поверила тебе, поверила в твою любовь… и даже если ты всегда будешь таким, то пусть будет… только целоваться неудобно. Ничего… научусь… ты же всему учишься, приноровимся как-нибудь. А летать ты таким можешь? Вот! Я хочу летать! Ты умеешь столько всего, а я ничего не умею…

– Рина, ты такая удивительная… я не могу выразить словами свои чувства…

– А ты вообще редко разговариваешь.

Я опять изобразила обиду, надо отвлечь его от монстризма и обратить внимание на наши отношения, он должен понять, что это важнее – ведь я отношусь к нему как к человеку, соответственно и требования предъявляю человеческие.

Амир хмыкнул, погладил меня по плечу и честно признался:

– Ничего интересного в моей жизни…

– Интересного – кому? А шестьсот лет? Мне всё интересно! Всё! Что делали, как жили хасы… ты сам сказал, что книги по истории неправильные. Ты везде был, всё видел, а я из своего города никуда не выезжала, а тут такое! Ты стольких в своей жизни видел: гномы, ведьмы, всякие люди, принцессы кучками… оборотни!

Глаза сверкнули яркой голубизной, и я обрадовано вздохнула, но вопрос Амира меня шокировал:

– А ты расскажешь мне о своей жизни?

– Я?

– Да.

– В ней ничего интересного…

– Интересного – кому?

Он повторил мой вопрос и улыбнулся:

– Я Тёмный и не знаю жизни человеческой женщины. Мне всё о тебе интересно.

– А принцессы? Ты же был столько раз женат…

Моя приподнятая бровка и вопросительный, очень и очень ехидный взгляд развеселили арабского шейха – глаза стали неприличными, сладко-умильными, а губы растянулись в улыбке, которая обещала страстный поцелуй. Но ответ меня опять поразил:

– Меня интересовала конкретная информация. И она к принцессам не имела никакого отношения.

– Но ты же с ними разговаривал…

– Двойник заменял меня через десять дней. Реже больше.

– Так быстро…

– Я вычислял возможность получения информации и уходил.

– Подожди… значит, ты сразу готовил себе двойника?

– Сразу. В течение этих дней он иногда заменял меня.

Конечно, когда Амир забыл свои чувства, считал, что много со мной общался.

5

Утром я лежала и размышляла о том, что мужчина, который хочет понравиться женщине, даже не просто понравиться, а завоевать её, может стать другим человеком. Мы проговорили до глубокой ночи, Амир оказался удивительным собеседником – умным, тонким слушателем, не совсем то слово, но я не знаю другого, которое бы объяснило его поведение. Я рассказала ему о себе всё. Все свои страхи, начиная со смешных детских, заканчивая рыданиями о вечном одиночестве души. А он за моим ужином весело показывал сценки из жизни греческих купцов, с которыми плавал на какой-то остров. И вообще много рассказывал о море, своих путешествиях. В глубине души я понимала, что это игра, муж старательно пытается соответствовать моим требованиям человеческого общения, но глаза сверкали яркой голубизной, а улыбка и смех заражали.

И уже ночью, когда муж заявил, что мне пора спать, я не удержалась и упрекнула его:

– Амир, и почему нельзя было со мной вот так раньше поговорить? Просто поговорить, не дожидаться очередной моей истерики, рассказать о чём-то самому, спросить меня на крайний случай… почему ты со мной не разговаривал?

Он ответил сразу, поднял на меня тёмные глаза и признался:

– Я не знал, о чём с тобой говорить.

– Не знал? Я такая глупая?

– Не глупая… я боялся, что тебе не интересно говорить со мной.

И что на это сказать? Легче молчать и отворачиваться, а ещё лучше исчезнуть, чем просто поговорить?

– Поэтому и не разговаривал?

– Поэтому.

Я подозрительно спросила:

– А может, тебе самому со мной было не интересно?

Амир тихо засмеялся и поцеловал мне пальцы.

– Я пересматривал твои разговоры по нескольку раз… но когда приходил к тебе, не мог ничего сказать.

Хитро-мудрый вождь и не мог ничего придумать? Моё сомнение опять развеселило Амира.

– Рина, я никогда не знал, как ты можешь отреагировать на мои слова.

А в этом он прав, я сама не знала, что ему скажу, слова вылетали раньше, чем ответ продумывал мозг. И мои оледенения тоже… да, сложно со мной общаться.

Когда я проснулась, Амир чмокнул меня в нос и ушёл по делам, пообещав вернуться к ужину.

– Собиратели?

– Нет.

Вождь ослепительно улыбнулся, вот уж о делах он мне рассказывать точно не будет. А теперь я лежу и думаю о нас. Мы – вот и наступило то время, когда я могу сказать о нас это удивительное слово. Амир и я, я и Амир. Никогда и ни о ком я так не думала, то есть говорила, конечно, но вот так – в полном единении ощущения любви душой и телом – ни о ком. И эта мысль возникла не потому, что Амир наконец стал со мной разговаривать – особой надежды на то, что он теперь всегда так будет со мной общаться у меня нет – но что-то вчера произошло и это что-то изменило нас обоих. Как будто мы заново друг друга увидели, посмотрели в глаза и ощутили боль души.

Какими глазами Амир смотрел на меня, когда я сквозь слезы рассказывала о своём вечном одиночестве: кругом люди, а ты всё равно чувствуешь себя одной на всей земле. И этот взгляд показал мне, что он чувствовал себя также все свои шестьсот лет – глаза постоянно меняли цвет и то становились совершенно чёрными, то блистали неожиданной яркой голубизной. А губы о чём-то рассказывали, они подрагивали и, казалось, признавались в своих тайнах вечного одиночества. И только сейчас я поняла – история с купцами тоже признание в своём одиночестве. Амир так весело показывал мне каждого морского волка, очень точно изображал движения и выражения лиц, как будто тосковал по этой компании простых людей, живущих в постоянной опасности существования на море. Тёмный, обладающий невероятной силой и способностью восстанавливаться, практически бессмертный по сравнению с ними, вождь и кланы, чувствовал себя в этой компании обычным моряком. Человеком. Я вспомнила его выступление на турнире в Англии, там он тоже был воином, не Тёмным, а вождём, человеком – хасом. Лиза права, Амир сохранил в себе человека за все свои сотни лет существования в теле Тёмного.