Александра Глазкина - Институт эмоций. Первый семестр

– Юсси, надеюсь, перерос привычку разрисовывать картины?

– Он уже свои создает, – отшучиваюсь я. – На выставке рисунков среди младших классов второе место занял!

– Молодец! Весь в мамочку! Вот, – Казимеж, легонько приобняв за плечи, подводит меня к секретарю, – эта милая девушка, между прочим, была моей самой лучшей секретаршей! Ни одного испорченного документа, ни одной пропущенной встречи! И это, милочка, несмотря на то, что у нее маленький сын-непоседа, который ее вечно отвлекал и требовал внимания. А ты, Эдна, мне перевод полдня оформить не можешь!

М-да, тактичность – это не про Казимежа. Расточать комплименты одной девушке, чтобы поругать другую – сомнительная мотивация для сотрудников. Эдна щурит на меня глаза, а Казимеж не унимается:

– Да если бы меня не вынудили, я бы ее ни за что не отпустил. Но куда уж мне! По личной просьбе начальника архива!

На самом деле, за меня просила только Вилма, на которую произвел впечатление тот факт, что я сдала всю текущую документацию бюро не просто в срок, но и в полном соответствии с требованиями. Никто же не знает, что я так боялась ошибиться, что трижды перепроверяла дела! Так что в бюро я успела проработать всего полгода, когда меня переманили в городской архив.

Если честно, меня и здесь все устраивало, но Вилма слезно объяснила, что у нее сразу три сотрудницы ушли в декрет, а въедливых делопроизводителей отыскать не так просто. Сыграло роль и то, что архив был гораздо ближе к детсаду Юсси и к дому, а платили там почти в два раза больше. Последней каплей, склонившей часу весов, стали слова Марты.

– Не вздумай отказываться! – пригрозила она мне. – Здесь ты кто? Подай-принеси, без перспектив. А архив – учреждение серьезное, да и Вилма – не чета Казимежу, с ней тебе комфортнее будет работать.

– А ты?

– А что я? Ты для меня как подруга куда важнее, чем как подчиненная. Не буду мучиться, что нарушаю субординацию, когда жалуюсь тебе на жизнь!

И я согласилась. Перешла в архив, а через пару недель познакомилась с Иваром… Мысли об Иваре вновь заставляют меня вспомнить о том, что домой идти неохота. Но сколько можно тянуть? Я осторожно высвобождаюсь из объятий Казимежа, сочувственно улыбаюсь Эдне и покидаю бюро, переполненная воспоминаниями и теплым чувством признательности к людям, которые когда-то приняли меня в городе.

Леденцово-зеленые, нежно-розовые и медово-желтые стеклянные подвески над моей головой тихонько звенят, покачиваясь под легким ветерком. При каждом их повороте по поверхности стола, бумагам и моим рукам скачут солнечные зайчики, вот только в душе моей, в противовес окружающей обстановке, сгущаются тучи. В сопровождении мелодичного звона я заполняю тесты. Сначала, памятуя о замечании Марты, внимательно читаю инструкцию. Мне нужно ответить на вопросы, потом ввести результат в информер, а бумаги уничтожить. Я не очень понимаю, почему нельзя было все сразу заполнить в электронном виде, а не возиться с бумагами, но на все есть причина. Я вот, например, с листа информацию воспринимаю куда лучше, чем с экрана. Может, для эмоционального фона источник знаний тоже имеет значение?

Штрих-код для информера в правом верхнем углу документов выполнен в виде смайла, и я невольно улыбаюсь. Вспоминаю вдруг, что ни разу после встречи с профессором не прибегала к своему любимому развлечению. Впрочем, за эти дни я и не была в ситуации, где праздно наблюдала бы за людьми. Вот, в кафе сегодня с Акселем и Мией сидела, но мы были слишком увлечены разговором, чтобы рассматривать окружающих.

Интересно, а если бы кто-то наблюдал за мной в момент, когда я увидела Ивара с блондинкой, какой смайлик он пририсовал бы над моей пестрой головой? У ревности ведь не существует внешнего проявления. Когда мы сердимся, то хмурим брови. Если злимся – краснеем. Широко распахиваем глаза, удивляясь. Презрительно опускаем уголки губ. А ревнуя? Может, все дело в том, что сама ревность – смесь разных эмоций: и тревоги, и отчаяния, и гнева, и даже стыда за то, что позволили неприятному чувству одержать над собой верх. Что движет мною сейчас, когда вместо того, чтобы спешить в объятия любимого человека и делиться впечатлениями прожитого дня, я сижу в зеленой беседке и пытаюсь понять, что сегодня со мной творится?

Ажурные кованые беседки, разбросанные по всему городу – еще одна давняя традиция. По поверью еще до появления города, когда здесь было языческое поселение, человек, которому нужно было побыть одному, уходил из дома в храм, поставленный на холме. По поверью, именно на том месте, где сейчас возвышается ратуша. Обращался ли он к богам или к собственному «я» – неважно. Важно было то, что никто не имел права потревожить его, пока он пребывал в храме. Потом вместо храма появилось множество маленьких беседок из белого камня. Видимо, древним людям не нравилось стоять в очереди.

Сейчас же в городе беседки делают металлическими, похожими на огромные птичьи клетки, с той лишь разницей, что их дверцы никогда не запираются. В последнее время (теперь я знаю, что благодаря Мие) они увиты плющом, который реагирует на человеческие прикосновения и обладает способностью поглощать звуки. Хочешь – можешь полностью укрыться от взоров прохожих под зеленой сенью: прикоснись, и плющ мгновенно оплетет прутья плотным покрывалом. Хочешь – и его листья развернутся так, что никто не услышит твой отчаянный плач или сокровенные признания по телефону. Наверное, плющ – творение тех же ученых, что разработали и быстрорастущие деревья, надо будет спросить у Мии.

Если человек входит в беседку, никто не потревожит его предложением познакомиться или вопросами, как куда-то пройти. И, судя по тому, что я вижу в городе, каждый из нас время от времени испытывает необходимость уединиться посреди толпы. Вот как я сейчас. Только я не плачу и не молюсь, а пытаюсь честно отвечать на вопросы. Выбрать нужный вариант ответа. И с каждым следующим пунктом все острее чувствую, что зря я ввязалась в это неблагодарное дело, потому что вопросы пробуждают к жизни то, о чем мне меньше всего хочется сейчас вспоминать…

Как любит шутить папа, из двух зол выбирай третье. Я с ним согласна, потому что теряюсь, когда выбор ограничен. Но сейчас мне нужно читать и выбирать. «Вариант а) Я считаю, что целью жизни должно быть нечто значительное. Вариант б) Я вовсе не считаю, что целью жизни должно быть нечто значительное».

В шестнадцать лет я ставила перед собой цель – вырваться за пределы родного города и посмотреть мир. Добиться успеха в какой-то, пока еще не известной области. В общем, заявить о себе. А как иначе, если мы жили в Бжове, провинциальном городке на задворках западной федерации, куда кино привозили раз в полгода, где был один-единственный замусоренный парк со сломанными лавочками, а все развлечения сводились к посиделкам с пивом во дворе? Пиво подросткам пить запрещено, но никто за этим не следил.