Александра Глазкина - Институт эмоций. Первый семестр

Конечно же, мы с Влади расстались. Конечно же, я решилась ребенка оставить. Конечно же, мне пришлось уйти из гимназии, когда положение стало очевидным. И понеслось! Больше всего я боялась папиной реакции, но он принял известие стойко, обнял и молча целовал в макушку, пока я рыдала. Но родительской поддержки оказалось мало, чтобы стойко справиться с народным осуждением. Поэтому на следующий вопрос теста ответ очевиден.

«Вариант а) Человек должен спокойно относиться к тому, что он может услышать о себе от других. Вариант б) Вполне естественно обидеться, услышав неприятное мнение о себе».

Обида – слишком мягкая характеристика моего тогдашнего состояния. Боль, растерянность, отчаяние… Уж в наше-то время, когда многие женщины рожали «для себя», не вступая в брак и даже не афишируя имена отцов, казалось бы, что такого в моей ситуации? Но она стала лишь катализатором, запустившим поезд, летящий под откос. До этого мы были идеальной семьей. В отличие от многих, родители и после двадцати лет брака продолжали любить и заботиться о друге. Папа не выпивал и не гулял, как многие наши соседи. Мама никогда не участвовала в бабских разговорах с критикой мужей. Мы с Арианой – умницы-красавицы, девчонки, которым суждено было выскочить за пределы затхлой провинциальной жизни. В доме – достаток: папа работал на единственном в городе мебельном производстве, мама держала сувенирный магазин, процветавший благодаря ее деловой хватке, оригинальному взгляду на подачу товара и умению найти подход к клиентам.

И тут – я с «подарком» в неполные семнадцать лет, да еще и незамужняя. Словно убрали невидимую заслонку, и поток злословия вырвался наружу. Я перестала выходить из квартиры, не в силах выносить осуждающий шепоток соседок за спиной. Мамин магазин бойкотировали. Мол, негоже покупать товары для счастливых свадеб у женщины, которая за собственной дочкой не уследила. Ариану принялись травить одноклассники, отпуская шуточки, что она станет теткой незаконнорожденного (ну, говорилось, конечно, грубее).

– Золотце, пойми, не в тебе дело, – успокаивала меня мама. – Просто люди… пользуются возможностью. Знаешь, сколько раз мне предлагали продать магазин? И просили, и угрожали? Еще бы – здание-то в самом выгодном для торговли месте. Теперь просто появился шанс вынудить меня уйти. А вам с Арианой девчонки просто всегда завидовали, вот теперь и злорадствуют.

Но меня ее слова мало утешили. Напротив, горько было осознавать, что я запустила механизм травли. Ариана, на тот момент, переживающая и без того сложный подростковый период, внезапно сорвалась с цепи. Стала прогуливать уроки, допоздна шататься по городу с подозрительными компаниями. На родительские увещевания только выкрикнула, мотнув головой в мою сторону:

– А что, ей можно, а мне нельзя? Я всю жизнь только и слышу: Аурика то, Аурика се, бери пример со старшей сестры! И посмотрите на вашу старшенькую!

Папа, недолго думая, отвесил Ариане хлесткую пощечину. Она замерла, потом с плачем убежала из дома и два дня не появлялась. Мама слегла. Потом, правда, блудную дочь вернули, она затихла и даже извинилась, но в наших, таких прочных, прежде, отношениях прошла трещина.

– Перестань ты реветь! – сдержанно бросал папа после моей очередной попытки выйти из дома. – У баб вечно языки чешутся. Сейчас где-то у кого-то что случится, начнут о них судить-рядить, о тебе забудут!

Забыть, конечно, не забыли, но со временем и впрямь пересуды поутихли. Просто выросла между нашей семьей и горожанами невидимая стена отчуждения. Но, как говорится, привыкнуть можно ко всему. Привыкнуть, но не смириться. Во внешнем мире я продолжала что-то делать, послушно навещать врача, помогать маме с делами. В мире же внутреннем поселился вечный критик, день за днем упорно уничтожающий остатки былого уважения к себе.

«Вариант а) Мое чувство самоуважения зависит от того, чего я достиг. Вариант б) Мое самоуважение не зависит от моих достижений».

Самым большим достижением стало – продержаться без слез хотя бы один день. Беременность я отходила тяжело, с такими-то нервами. Про то, как скажется это на будущем ребенке, я не думала, несмотря на мамины увещевания. Я вообще смутно представляла себе, что там за существо, из-за которого так резко изменилась моя жизнь. Не из-за него, поправляла я себя, и даже не из-за собственной глупости. Случайность. Стечение обстоятельств. Меньше всего я хотела превратиться в девушку, которая свалит вину и неприязнь на неродившегося еще малыша.

Не могу сказать, что с появлением Юсси жизнь обрела смысл. Нет, теперь жизнь, по-прежнему, представлялась мне чем-то размытым, тяжелым, не смысл в ней появился, но утешение. Тот водопад нежности и умиления к крохотному беззащитному малышу, который обрушился на меня сразу, как только улеглось первое чувство паники и ощущение собственной беспомощности.

Дом наполнился возней, воркованием и смехом. Юсси со свойственной младенцам легкостью вновь скрепил расшатавшуюся основу нашей семьи, и даже Ариана, смыв ужасный боевой раскрас с лица, по вечерам устраивалась с племянником в кресле и что-то тихонько ему нашептывала.

За пределами дома все оставалось по-прежнему. Я старательно не замечала, как обходят меня стороной мамочки с колясками; как они поспешно уводят малышей, желающих познакомиться с подросшим Юсси. Иногда я сталкивалась с девчонками из школы, которые теперь взахлеб рассказывали о студенческой жизни, наполненной приключениями и открытиями. Кивала, ловя огоньки злорадства в их глазах, и уходила, с трудом сдерживая слезы.

Я радовалась каждой улыбке Юсси, каждому его шагу, каждому новому слову, но при этом меня не оставляло ощущение, что это все – понарошку, что я вернулась во времена, когда нянчилась с маленькой Арианой, что это – мой братишка, а не сын. Мир сузился до пространства детской комнаты, на полках шкафа вместо энциклопедий и методичек прочно обосновались книжки-грызушки. Я перестала смотреть новости, чтобы не сожалеть, что яркая, насыщенная жизнь проходит мимо…

Почему сейчас так дрожат руки? Я ведь была уверена, что чудесная атмосфера, которая окружает меня после переезда из Бжова сюда, исцелила меня и примирила с прошлым. Но, получается, что это – не больше, чем иллюзия. Всего-то и нужно было: заполнить вопросник.

«Вариант а) Если бы была возможность вернуть прошлое, я бы там многое изменил. Вариант б) Я доволен своим прошлым и не хочу в нем ничего менять».

Нет, не могу больше. Не могу! Я сгребаю листы с заполненными тестами в охапку, дотрагиваюсь до бархатисто-зеленого листа и, не дождавшись, пока дрожащий зеленый полог полностью развернется, укрывая меня от мира, плачу, плачу навзрыд. Подвеска над моей головой звенит тонко и тревожно.