Александра Глазкина - Институт эмоций. Первый семестр

Но сегодня случай особый, потому что мой клиент – Эрвин Руус, человек весьма почтенного возраста и не менее почтенного статуса: академик исторических наук. Всю свою жизнь он прожил в столице, а теперь перебрался к нам вместе с документами, занявшими восемнадцать внушительных коробок.

– Вы не представляете, деточка, каково это пожилому человеку – перестраиваться под резко изменившийся темп жизни, – вещает он, перебирая трясущимися руками ветхие бумаги. – Нет, я понимаю, все эти компьютеры, информеры, нано-технологии значительно упрощают жизнь. Но уходит что-то важное, живое. Вот, знаете, почему я уехал из столицы?

Я молчу, прекрасно понимая, что вопрос риторический. И старик размеренно продолжает свои откровения:

– Я устал от суеты. В любых обстоятельствах мы должны сохранять невозмутимость, это мое стойкое убеждение! Но современный ритм мне не под силу. А здесь, хвала бургомистру, сохранен уют и очарование минувших дней, который каким-то чудесным образом уживается с достижениями прогресса. Идеальное место, чтобы достойно…

Я настораживаюсь. Разговоры стариков о близком дыхании вечности наводят на меня тоску. Но Эрвин заканчивает фразу:

– Чтобы предаться воспоминаниям. Я задумал писать мемуары, но беспорядок в бумагах, а, главное, их количество, ввергает меня в растерянность. Я было упросил внука помочь мне, но он – юноша ветреный. Вчера согласился, а сегодня уже отказывается, ссылаясь на учебу. Вот я и решил обратиться к вам. Вы же поможете мне?

– Конечно, – улыбаюсь я, – вот, смотрите.

На изучение договора у нас уходит куда больше времени, чем я рассчитываю, но Эрвин такой обходительный, такой по-милому беспомощный, что мне очень хочется ему помочь. Мы сердечно прощаемся, довольные друг другом, и напоследок старик приглашает меня в гости.

– В любое удобное время! С внуком познакомлю! Документы редкие покажу, думаю, вам, как жительнице города и профессионалу своего дела, будет интересно на них взглянуть! В архив я их передать не решусь, но, поверьте, все очень-очень увлекательно!

– Обязательно приду! – обещаю я.

Мы обмениваемся номерами, и Эрвин уходит, а я погружаюсь в его долгую жизнь, запечатленную в дневниках, грамотах и письмах.

День пролетает незаметно, и домой я иду, примериваясь. Какие же двери выбрать завтра? Вот эти, ярко-синие, с дверной ручкой в форме приветливо раскрытой ладони? Или эти, нежно-кремовые, с изящной деревянной табличкой, прикрученной шурупами с головками-цветами? А, может, эти, темно-зеленые с цветными витражами?

Странно, как быстро человек привыкает к хорошему! Первые дни после переезда я бродила всюду, распахнув глаза от изумления. Мне казалось, будто я попала на страницы любимых сказок, уж больно миленьким, чистеньким и уютным выглядел город. Потом, робея, стала обживаться в нем, принимая его знаки внимания, как незаслуженные подарки: улыбки цветочниц; мороженое, которыми в кондитерской угощали маленького Юсси; пухлый справочник-афишу со списком предстоящих концертов и праздников, регулярно появляющийся в почтовом ящике.

А потом, довольно быстро, я поверила в то, что нам повезло. Наконец-то повезло, и мы с городом обрели взаимопонимание. Нет, даже не так: он признал наше семейство, как своих, как тех, кому дозволено обрести счастье в его улочках. С тех пор прошло почти четыре года, и я давно уже перестала благодарить судьбу за новый дом. Но все же время от времени, вот, как сегодня, я открываю для себя город заново. Его уют и очарование, его теплую атмосферу, незримое присутствие кого-то большого, ласкового и доброжелательного.

Наконец, я останавливаю свой выбор на дверях продуктового магазинчика в двух шагах от дома. А вдруг у меня ничего не получится, и двери не откроются? Зачем же ради призрачной попытки ехать куда-то далеко? И если кто заметит мою оплошность в попытках открыть дверь неправильно, спишут на рассеянность, а в магазинчик я хожу часто, никого не удивишь.

Если честно, я с трудом преодолеваю соблазн попробовать попасть в институт уже сегодня. Разведать обстановку. Но что-то мне подсказывает, что явка раньше указанного срока будет расценена не в мою пользу. Вздыхаю и прохожу мимо. Весь вечер отвлекаю себя домашними делами и играми с Юсси. Ивар вновь задерживается, но на этот раз он предупредил, что сегодня будут расследовать инцидент с Донатом, придется писать кучу отчетов и объяснительных.

И вот, наконец, наступает волнительный день. В доме тихо, все уже разбежались по делам, поэтому я разрешаю себе запретное удовольствие: нагружаю поднос всякими вкусностями и устраиваюсь на диване в гостиной. Вместо экрана визора – распахнутые окна, за которыми творится осеннее волшебство. На выходных родители по просьбе Юсси посадили во дворе каштан. Какой ребенок устоит от соблазна набить карманы лакированными шариками и слепить из пластилина ежиков, используя колючую кожуру в качестве спинок?

Каштан решили брать не скороспелый, а недельный. И вот уже третий день он тянется в высоту прозрачного осеннего неба, выстреливая новыми ветками. Аккуратно, как робеющая дебютантка на балу, разворачивает листья-веера. Наращивает новые слои коры. А я с детским восторгом наблюдаю за природным волшебством, происходящим на моих глазах. Ну, не совсем природным, конечно. Быстрорастущие деревья выводят в питомнике уже много лет после того, как горожане, следуя указу первого бургомистра о строительстве, чуть не извели под корень лес, окружающий город. Теперь потребности в древесине удовлетворяются за счет экспериментов, которые весьма успешно проводят селекционеры-энтузиасты.

Собственно, в наблюдении за ростом каштана ничего запретного нет. «Запретное удовольствие» – это еда в гостиной, потому что мама неодобрительно относится к перекусам вне стен столовой. Даже если сейчас я тщательно замету следы преступления в виде одиноких крошек на цветочной обивке дивана, мама все равно догадается. Не знаю уж, как ей это удается! Причем дело не в том, что она – великая аккуратистка, просто она любит следовать установленным правилам. В гостиной читают, играют в шахматы и болтают в свое удовольствие. Чай пьют в столовой, ну, или на веранде, если погода позволит. Только так.

Вторая вольность – это количество еды на подносе. Чай в большой кружке, два вида варенья, сливки и сыр, и три кекса вместо одного. Не могу устоять перед маминой выпечкой, правда, подозреваю, что цитрусовый аромат – не следование рецепту, а результат того, что в эти же формочки мама вчера заливала новое мыло. На мгновение мелькает мысль, что мама требует, чтобы мы соблюдали правила, а сама успешно их нарушает (совмещать кухню и мыловарню – не дело, правда же?). Но мама – это мама, с ней не поспоришь, тем более она – мягкий диктатор, с сотней умильных словечек и поцелуев в запасе. Подчиняться ей несложно.