Олег И. Жабин - Эсхит. Нерыцарский роман. Роман без злодея

Александр, видя представшее перед ними грандиозное величие, придержал коня и обратился к Этьену:

– — Эта крепость, видимо, шедевр фортификации, пытаться её брать, значит умереть от скуки и тоски. Представляю: целое войско, отчаявшись её взять, падёт не от оружия врага, а от непереносимой меланхолии и убийственного уныния. Ведь как подумаешь, что на эти высоченные, ну почти до неба стены надо лезть, да ещё при всём в тебя будут втыкаться острые стрелы, лететь в голову тяжёлые камни, литься на лицо и плечи расплавленная смола, то жить не захочешь. Нет, лучше оказаться тут гостем, но не врагом, тем более, что хозяйка здесь прекрасная, как говорят, нимфа. Этьен, довольно грустить и мечтать, пребывать в таком настроении опасно, особенно перед встречей с молоденькой девушкой. Берегись, а то моментально влюбишься.

– — Я пока никого не любил, – - спокойно ответил Этьен.

– — Влюбишься, и не раз, – - улыбнулся Александр, – - забудешь печалиться, станешь беспечным и, одновременно, озабоченным. Почувствуешь себя словно бы новорождённым, ибо с каждой новой любовью мы как бы опять появляемся на свет.

– — А как же вечная любовь, рыцарское служение единственной даме сердца? – - Спросил, улыбнувшись, немного повеселевший Этьен.

– — А ты влюбляйся каждый раз навеки, – - ответил Александр, – - очередная любовь как последняя, как самая лучшая, она должна быть на тот момент единственной. В этом нет противоречия: если ты истинно любишь, то веришь, что навсегда и никто больше тебе не нужен. Не важно, что проходит любовь, наступает пресыщение, главное, ты был искренен в своих чувствах, ты верил в подлинность своих устремлений быть всегда с той, которой сейчас отдано, говоря банально, твое сердце. Упивайся, погружайся целиком, утони и захлебнись в этих ощущениях, забудь, кто ты есть, если надо, умри, исчезни. Опустись, пройдя через все глубины, до самого дна и растворись в нём, добеги до края, до последнего предела и минуй, перейди его. И будешь счастлив. Ты должен осушить кубок до капли, насытиться до изнеможения, ведь смысл любви взять от неё всё. Но взяв всё, всегда желаешь чего-то ещё, непознанного, неоткрытого, и сосуд, бурля пенной влагой, переполняется по-новому, чувство возрождается и другая любовь влечёт тебя. И ты, словно в первый раз, любишь опять по-настоящему.

– — Вы поэт и философ любовного наслаждения, господин Лоэтинг, – - с лёгкой иронией произнёс граф, вмешиваясь в разговор.

– — Да, но одно наслаждение не в радость, если в сердце нет ничего и там пусто, как в кармане нищего, – - сказал Александр, – - когда в душе ничто не шевельнулось, в ней нет никакого движения по отношению к женщине, мне от этой женщины ничего не надо, пусть она и слывёт первейшей красавицей в мире. Чувство, оно ведь неожиданно и непредсказуемо, а порой абсолютно неразумно: почему нравится именно эта, которая, если посмотреть трезво, ну никак не может нравиться тебе, да и она, в общем, не очень-то и нравится, но только она и влечёт, не понятно чем и почему. Одним словом, любовь. И каждая новая избранница (правда, кем она избрана, ясно не мной) видится последней, но потом всё куда-то девается, уходит, она перестаёт тебя интересовать, и уже тянет к следующей единственной. И так, видимо, без конца.

С последними словами Александра, пройдя через широкие, с толстыми, почти как ствол столетнего дуба, створками ворота, они въехали во двор замка Ротанги. Спешившись, всадники передали коней в руки проворных слуг: гостей здесь ждали, знали, что они скоро будут. Граф и его молодые спутники, пересекли протяжённый двор и, миновав роскошно разукрашенные барельефами двери, вошли во дворец, возвышавшегося внутри крепостных стен. Сопровождаемые ловкими лакеями, гости поднялись по длинной каменной лестнице – - камни на ней были стёрты подошвами ног многих поколений рода Ротанги – - и очутились в большом, как засеянное клевером поле, парадном зале.

Александр, задрав голову и неторопливо прохаживаясь по залу, с несколько развязано-скептическим любопытством разглядывал преизбыточную, как он сразу решил, роскошь и бессмысленное (ведь ничто тут не имело практического смысла, кроме внешней ослепительной красоты) великолепие. А Этьен ни на что не обращал внимания, он смотрел куда-то в угол, в «свой» угол, там он нашёл и зацепился взглядом какую-то «свою» точку и словно бы боялся оторваться от неё: необъяснимое и вроде бы беспричинное волнение сковало его волю и раздавило обычную лёгкость настроения. Этьен не просто ждал, он определённо знал, что сейчас произойдёт самая важная встреча в его жизни.

Наконец появился молодой дворецкий и торжественно, как на официальном приёме объявил о выходе маркизы.

– — Здравствуйте, уважаемые господа, – - произнесла она с радостной интонацией, – - я очень счастлива видеть вас у себя в доме.

Граф Деблак представил молодых людей.

– — Господин Этьен, – - сказала девушка, – - мы, кажется, когда-то с вами были знакомы, в то чудесное время, что зовётся детством?

– — Да, – - без голоса ответил Этьен, – - припоминаю…

И невидимая паутинка, на которой едва держалась его воля, оборвалась: подленькая, чужая, совершенно не его дрожь пошла хозяйничать по всему телу. Он больше не мог говорить, он забыл, что делать с руками и для чего они нужны, его ноги так ослабли, что захотелось лечь на пол лицом вниз, а внутри себя он ощутил, как всё в нём провалилось в какую-то бездну, образовалась пустота, которая мгновенно начала наполняться чем-то тяжёлым и горячим.

Девушка глянула на него, улыбнулась немного неловко, но сразу же, словно мгновенно забыв, кто такой Этьен, отошла от него и, подойдя к графу, стала серьёзно, с хорошим знанием дела, обсуждать вопросы опекунства и наследства. Она тщательно, с неподдельной заинтересованностью вникала во все мелкие подробности и казуистические особенности запутанных и непростых для однозначного толкования законов, с неженской дотошностью перебирала каждый отдельный параграф и требовала точного и внятного, как сама природа, ответа. Пока она говорила, в её голосе твёрдые и уверенные интонации слышались всё явственней и громче.

А Этьен сначала обрадовался, но почти тут же огорчился, что про него забыли, он пытался выглядеть безразличным, делал, как ему казалось, обычное лицо, но его голубые глаза как-то непроизвольно, сами по себе встречались с чёрными глазами Изабель. Он быстро, слишком быстро отворачивался, и его обычно белое, с едва наметившимся румянцем на чистых, не знавших бритвы щёках, лицо пылало красным пламенем то ли стыда, то ли счастья. В один из таких моментов он встретился глазами с Александром: тот откровенно, будто уличный мальчишка, пялился на девушку и, не скрываясь, вроде бы восхищался ей и в то же время будто бы оценивал её. Этьен бросил, вернее, попытался, сердито хмурясь, бросить строгий взгляд другу, но Александр в ответ изобразил недоумённо-дурацкую гримасу, полную добродушия и веселья.