Татьяна Белоусова-Ротштеин - Парагвайское чаепитие. Рассказы

Беляев получил образцовое военное образование того времени. Окончил Второй Санкт-Петербургский кадетский корпус и Михайловское артиллерийское училище. В тринадцатом году он составил «Устав горной артиллерии, горных батарей и горно-артиллерийских групп», а это, можете поверить, серьёзный вклад в развитие военного дела России.

Я взял еще пару фотографий. Всё офицеры, военная выправка. Старые снимки всегда чуть смутные, будто само время набросило поверх изображения свою пелену.

– В начале войны Иван Тимофеевич – полковник и командир батареи в Первом Кавказском артиллерийском дивизионе, – продолжил Сергей, – в пятнадцатом году – уже георгиевский кавалер «за спасение батареи и личное руководство атакой». В начале шестнадцатого года он был тяжело ранен, находился на лечении в лазарете Её Величества в Царском селе. Скорою вернулся на фронт, участвовал в Брусиловском прорыве. Но тогда, – резко оборвал сам себя переводчик, – он и его товарищи и представить не могли, что им предстоит стать героями не только России, но и Парагвая.

– А знаете, – вдруг заметил я, – мне почему-то Первая мировая всегда казалась более трагичной, чем Вторая и даже Великая отечественная. Знаю, что по числу жертв и разрушений, по мощи оружия и всего прочего – наоборот, но…

– Возможно, дело в итогах? – предположил Сергей.

– Наверное, – я лишь пожал плечами, – двадцатый век по-настоящему начался именно тогда.

– В марте семнадцатого года, – Сергей достал из стопки уже более новый листок, оказавшийся ксерокопией с машинописной страницы. Прочитал: – На псковском вокзале в ответ на требование унтера со взводом солдат, снять погоны, Беляев ответил: «Дорогой мой! Я не только погоны и лампасы, я и штаны поснимаю, если вы повернёте со мною на врага. А на „внутреннего врага“, против своих, не ходил и не пойду, так вы уж меня увольте!».

Пауло всё это время размеренно кивал, будто отлично понимал, о чем мы говорим. Впрочем, он, наверняка, знает эту историю получше меня.

– В Добровольческой армии с начала восемнадцатого года, – продолжал рассказывать переводчик, – при генерале Кутепове Беляев получил должность инспектора артиллерии и полную свободу действий в управлении всем артиллерийским хозяйством. В том же месяце артиллерия Беляева прикрывала отход из Харькова корпусов генерала Май-Маевского.

Я чувствовал, как рассказ затягивает и затягивает нас в прошлое. За ту самую фотографическую пелену.

– Эвакуированы они были двадцать пятого марта двадцатого года из Новороссийска, – Сергей перевел дыхание и отхлебнул лимонад, – на этом, пожалуй, первая часть истории заканчивается и начинается вот эта, – он снова указал на отложенную в сторону белградскую газету.

Пауло при этом кивнул энергичнее и даже отсалютовал нам стаканом.

– Из Новороссийска остатки Добровольческой армии выехали в Галлиполь, затем в Болгарию, в двадцать третьем году – в Буэнос-Айрес, а в двадцать четвертом – в Парагвай. И уже в двадцать четвертом году Беляев опубликовал в белградской газете призыв к таким же, как он, эмигрантам приехать в Парагвай.

Я еще раз взглянул на пожелтевшую газетную полосу. Удивительно, как, вообще, это всё здесь сохранилось.

– Почему из Европы именно в Парагвай? – сам спросил переводчик. – В Европе бывшие российские офицеры, инженеры, врачи устраивались, в лучшем случае, швейцарами или водителями такси. В Парагвае тех же офицеров обещали принять на службу с сохранением воинских званий. Приглашались также инженеры, врачи, ученые, строители. Техническим специалистам было гарантировано жалование в размере зарплаты депутата парагвайского парламента.

Пауло произнес что-то на своём языке, но Сергей не стал переводить.

– Но главная причина была даже не в заработке, – живо продолжил он, – пожив в Европе, Беляев видел разложение русской эмиграции. Они не имели там ни возможности применять свои профессиональные знания, ни какой бы то ни было цели и смысла жизни. На поддержку местных властей тоже рассчитывать не приходилось, это Беляев понял еще в двадцатом году, на греческом острове Лемнос, принадлежащем тогда Англии. Размещенный там, так называемый, лагерь для беженцев являлся, по сути, настоящим лагерем смерти. Впрочем, помощь «союзников» – это отдельная история…

Я вдруг поймал себя на мысли, что не помню, сколько мы уже здесь сидим. Скоро ли приедет автомобиль, приедет ли вообще, и что там делает «гранд» Хуан Антонио…

– Услышав призыв правительства Парагвая, Беляев понял, что это шанс. И не ошибся. Русскими учеными был организован первый инженерный факультет в столичном университете Парагвая, их потомки участвовали в строительстве второй по величине ГЭС в мире, в Асунсьоне четырнадцать улиц названы в честь русских эмигрантов… Но это всё было гораздо позже, после войн.

Сергей отодвинул в сторону газету и достал потрёпанного вида карту.

– Уже в октябре двадцать четвертого года, по заданию Министерства обороны, Иван Тимофеевич со своими товарищами направляются в район Чако-Бореаль, междуречье рек Парагвай и Пилькомайо, для исследования малоизученной местности и проведения топографической съёмки.

– Детское увлечение, – сам себе заметил я.

– Именно, – Сергей пододвинул ко мне карту, – Гранд-Чако – на языке местных «охотничья земля» – участок тропических джунглей размером, примерно, с четверть Франции. Население – преимущественно индейцы. Образно выражаясь, здесь мир ядовитых змей и ягуаров. «Зеленый ад». Что довелось претерпеть путешественникам, фактически первопроходцам, в этих местах – тоже отдельный разговор… За двадцать пятый – тридцать второй годы Иван Тимофеевич и его спутники совершили тринадцать экспедиций в Чако.

Беляев оставил большое научное наследие по географии, этнографии, климатологии и биологии этих земель. И, что было особенно важно для парагвайского правительства, смог найти и нанести на карту все самые значимые источники питьевой воды в джунглях. Это сыграло, возможно, решающую роль в предстоящей войне.

Я машинально кивнул, заметив на карте голубоватые пятна. Простая питьевая вода – вот что важно.

– Кроме того, Иван Тимофеевич изучил быт, культуру, языки и религии индейцев, составил первые словари местных языков – испанско-макаи и испанско-чамакоко. Исследования Беляева помогли разобраться в сложной племенной и этнолингвистической структуре индейского населения Чако. Он смог примирить почти все враждующие племена, они-то и помогали ему находить воду. Дружба с индейцами тоже здорово помогла парагвайцам в будущей войне.

Я невольно глянул на беспечного Пауло. Меньше всего он походил на какого-то воина или хотя бы потомка воинов. Впрочем, внешность почти всегда обманчива. Мне следует проехать на этой «машине времени» до конца, куда она меня довезет.