Михаил Савинов - Белый Кремень

Выхода нет. Пусть хоть так, может, испугаются!

Энке прикрыл глаза, выпрямился во весь рост и загудел через кляп:

Дедушка лесной,

Явись передо мной!

Помоги найти дорогу, если слышишь голос мой!

Я без добрых слов,

Без хороших слов

Ни раза не тронул дичи посреди твоих лесов!

Это была чистая правда. Отец хорошо обучил Энке обычаям охотников, и тот всегда просил прощения у дичи перед броском копья или выстрелом из лука. Правда, само это заклинание тавальды произносили лишь в самом крайнем случае – заблудившись в болоте, например. Дедушку чтили, но и опасались. Но Энке уже один раз видел хранителя, да и вряд ли можно было вообразить более тяжкое положение, чем то, в которое он угодил.

Сэйды, уже шагнувшие в сторону хабагана , удивлённо обернулись. Пленник явно обращался к иным силам и, скорее всего, призывал проклятие. Те, кто с самого начала сомневался в необходимости похода, посмотрели на главаря. Через прикрытые глаза Энке ясно различил промельк тени страха на лицах воинов. Кляп-то кляпом, и никаких шаманских вещей у пленника нет, но вдруг они захватили туджигина ? А духи, как известно, туджигинов любят, ведь обычно туджигин – будущий шаман.

Именно в этот миг Энке почувствовал в себе нечто необычное. То было спокойное, ровное и тёплое ощущение – так и должно быть. Всё, что он сейчас делает – правильно. Он на своей земле. Духи леса – его защитники. Чувство было похоже на горячий уголёк, греющий где-то в глубине груди. Ему захотелось раздуть этот уголёк, поддержать его. Пусть он и дальше даёт Энке своё мягкое тепло…

В нескольких шагах от них над кустами черники закурился белый дымок. Энке показалось, что он начинает различать очертания низкорослого человека.

Сэйды, переглядываясь, попятились в стороны. И тут всё кончилось – дым рассеялся, человеческий образ исчез без следа. Энке широко распахнул глаза и побледнел – он больше не ощущал уголька в груди.

Но врагам было достаточно и этого мимолётного видения. Те, кто не хотел идти в сторону хабагана, заговорили разом – повышая голос и слегка повизгивая. Они даже предлагали бросить пленника здесь.

Главный сэйд, однако, не испугался. Морщинистое лицо не отразило ни малейшего замешательства. Он тоже повысил голос и выдал длинную тираду, из которой выскочило несколько знакомых слов.

Надо. Обещал. Вождь. Одеяло. Много.

Сэйды замолчали, покачивая головами. Главный протянул руку в успокаивающем жесте и снова открыл рот, но сказать ничего не успел.

Если уж заговорил с духами, будь готов ко всякому. У них свои пути и законы. Духов можно просить, можно с ними договариваться, а шаманам даже удаётся их изгонять и запугивать. Но если нет у тебя дара и посвящения – последствия твоего разговора могут быть не совсем такими, каких бы тебе желалось. И больше того – совсем не такими!

Энке всё это знал, но выхода не было. Внутреннее ощущение тепла ясно говорило ему – должно получиться ! И никто бы не смог сказать, что оно не получилось, но…

Едва бледная фигура растаяла в воздухе, едва старший сэйд поднял руку, успокаивая товарищей, по лесу разнёсся короткий, яростный визг зверя. По силе этого звука было ясно, что зверь невелик, но любой из сэйдов, да и сам Энке, под пыткой поклялся бы, что слышал настоящий клич воина.

В следующий миг нечто мохнатое, длиной примерно с башмак, бросилось на воинов из зарослей черники. Нападавший был так стремителен, что пленник не сразу смог его разглядеть. Зверь бросился на ближайшего врага и прыгнул вверх, целясь тому в промежность. Но не допрыгнул, и куснул где пришлось, то есть чуть выше колена.

Сэйд – а это как раз был тот воин, которого долго уговаривали идти походом на хабаган – вскрикнул и запоздало отпрыгнул вбок, целясь копьём в маленького супостата. Но тот уже отскочил назад в чернику и свирепо урчал, выбирая следующую жертву. По замшевой штанине врага побежала кровь.

Только теперь Энке как следует разглядеть лютого зверя. Это был довольно крупный лесной хомяк, бурый, с желтоватой полосой на спинке и чёрными пятнами вокруг глаз. Энке знал, что хомяки бывают злыми, но знал и то, что хомяк не из тех зверей, которые нападают на человека первыми. Загнанный хомяк беспощаден и, несмотря на невеликие размеры, опасен. Маленький Энке как-то раз потыкал палкой хомяка, засевшего в корнях, и тот обрызгал его едкой жидкостью из-под хвоста. Мальчишку тотчас же вырвало от удушливой вони, и ещё несколько дней Энке совершенно не чуял запахов. Но тот хомяк защищался, а этот – нападал.

На миг пленнику сэйдов стало смешно. Дух родного леса прислал на помощь… хомяка?!

Самим «неназываемым» было, однако, совсем не до смеха. Они построились в полукруг и выставили копья наизготовку. Хомяк плясал перед ними, урчал, и время от времени совершал резкие выпады, норовя тяпнуть в ногу то одного, то другого.

Послышались возгласы. Энке вновь понял не всё, но были и знакомые слова.

Плохо. Духи. Знак. Не этот раз. Назад. Лес. Море.

Хомяк вдруг прекратил урчать и прыгать. На некоторое время стало тихо. Сэйды переглядывались. Острия копий чуть опустились.

Зверю только того и надо было! Он молниеносно метнулся вбок и поразил крайнего – того, который держал Энке. Хватил – и отпрыгнул назад.

– Башмак прокусил! – завопил молодой сэйд вполне понятно для пленника.

Это решило дело.

– Чшшш! – зашипел старший и гневно махнул рукой. – Молчи! Этот раз… – и добавил что-то неясное. – Назад идём!

– А этот? – спросил молодой, указывая на Энке.

Хомяк заурчал снова и сделал короткий обманный прыжок.

Главный опять сказал что-то о вожде и одеялах. Молодой кивнул, схватил Энке за плечо и толкнул его вперёд. Другой сэйд поднял с земли кусок гнилого бревна и швырнул в хомяка. Тот прыгнул в чернику, уклоняясь, и враги тотчас начали отступать с поля битвы. При этом они старались не поворачиваться спиной к хомяку и сначала пятились задом. Потом сэйды, волоча Энке за собой, быстрым шагом, почти бегом, бросились на запад, вдоль берега Пограничной реки. Главный шёл последним и часто озирался, чертя копьём в воздухе. Но хомяк, по-видимому, не преследовал их.

Сначала сэйды бежали по лесу, но скоро свернули к реке и выскочили на открытое место. Здесь, значительно ниже заводи, в которой Энке собирался колоть сазана, между лесом и берегом лежала широкая луговина, которую река затапливала каждую весну. Лишь раз в жизни побывал Энке на краю этой луговины – когда показывал отцу найденную заводь.