Андрей Смирнов - Берега Белокамня. Пираты Южных морей

Само прощание с покойными проходило если не в полнейшей тишине, то близком к этому состоянию. Сначала вперёд вышел Тодеус, сказавший пару хороших слов о почивших, потом выступили вперёд товарищи и партнёры погибших, которые внесли свою лепту, указав всему экипажу на былые заслуги морских разбойников. Как ни странно, но про Скунса тоже сказали много хорошего, отметив, что тот был одним из лучших абордажников, который даже как-то спасал самого капитана от вражеских атак, грозивших Тодеусу верной смертью. Сразу же ещё несколько человек кивнули, поспешив дополнить, что и их жизни в своё время не прервались благодаря этому мужчине.

– Надо же! – хмыкнул мысленно Виктор. – Да наш Скунс оказывается был героем! Ладно, теперь самое главное не оказаться на его месте, а потом, не успеет только Пеликан причалить к берегу, я улечу с него и не вернусь никогда и ни за что!

После того, как все слова были сказаны, минута молчания прошла, пираты начали сбрасывать тела погибших товарищей в море при помощи специальной доски, которую наклоняли над бортом, отправляя морских волков в последнее путешествие. Вода охотно приняла подношение, взяв все четырнадцать мешков в свои объятия, однако потом её вспучило. Ощущение было таким, словно в пасть огромному хищнику бросили мяса, а тот не только проглотил его, но и возмущённо зарычал – мол, чего так мало дали-то?

– Что происходит?! – испугался Виктор, глядевший в морскую бездну, в то время как его товарищи уже с воплями разбегались от фальшборта прочь.

– Кракен! – пронзительный крик Акселя едва не прикончил окаменевшего от страха юнгу, не знавшего, что ему делать и за что хвататься.

Страшнее паники на борту Пеликана оказалось лишь то, что неспокойная морская поверхность с шумом взорвалась мириадами брызг, и из пучины в воздух взметнулось огромное щупальце, размером с самую высокую пальму, какую только в своей жизни Виктор успел увидеть. Покрытое слизью и множеством огромных присосок, крючков и непонятных наростов нечто хлестнуло мачту корабля, словно гигантский хлыст, орошая всю палубу множеством водяных брызг. Надо отдать должное дереву – оно выдержало удар с честью, угрожающе потрещав в ответ, зато вот нервы юнги сдали окончательно – он едва не упал в обморок, испугавшись нападения огромного монстра.

– Беги, придурок! – рявкнул на юнгу Кучерявый, переводя взгляд с застывшего молодого человека на раскручивающееся для повторного удара щупальце.

– Мачта не выдержит ещё одного удара! – закричала Марьяна, которая кружила над кораблём.

Гарпия вытащила из своего гнезда какой-то тяжёлый предмет, о чём можно было судить по тому, как её ощутимо тянуло вниз.

– Спасает своё барахлишко! – безумно хихикнул Виктор, который уже было решил, что жизнь на этом окончена.

Но это было не так, поскольку в следующее мгновение гарпия сбросила свою ношу прямо на щупальце, и то, вместо повторного удара по мачте, оказалось прибито тяжёлой вещью вниз, уходя обратно под воду, которая сразу же окрасилась в красный цвет. Марьяна как всегда не сплоховала, вытащив из своего гнезда большой шипастый шар, состоявший из множества крючьев и лезвий, который был припасён там специально для подобных случаев, когда команде предстоит иметь дело с большими существами. Некоторые большие корабли перевозили на своём борту в клетках довольно крупных и опасных тварей, которые под чутким руководством опытного монстролога могли быть освобождены и отправлены в бой прямо посреди моря.

Не успели ещё морские волки обрадоваться тому, что опасность миновала, как Пеликан получил мощный удар в днище, отчего судно даже подлетело над водой.

– Па-бере-гись! – заорал не к месту кто-то, и все пираты поспешили вцепиться за поручни, канаты или прочие выступающие детали.

Тем же, кому не посчастливилось зафиксировать своё бренное тело к корпусу корабля, теперь парили в воздухе, сталкиваясь лбами, носами и челюстями друг о друга. Новенькому члену экипажа, который переметнулся сюда с Духа Востока (кажется, его звали Сидзо, и он был штурманом), и вовсе не повезло, поскольку он вообще вылетел за борт, плюхнувшись аккурат туда, откуда торчало гигантское щупальце, и вздымались вверх новые отростки. На мгновение кракен оказался отвлечён от судна этой жертвой, а также тем, что одну из его лап огрели колючей тяжёлой болванкой.

И если всё это время Виктор как вкопанный наблюдал за происходящим, то вот экипаж действовал слаженно, выполняя все те функции, которые были распределены за каждым из них. Оло уже достал из оружейки два тяжёлых арбалета, которые своими размерами наводили мысли о баллистах, а Тодеус уже приплясывал на кормовой надстройке с гарпуном в руках, как и прочие пираты. Рулевой лишь усилием воли заставлял себя смотреть вперёд, не отвлекаясь на огромные щупальца, возвышающиеся над левым бортом и кормой в опасной близости от него самого. Такелажники спешно крепили пострадавшую мачту, с которой сорвало один из парусов, страхуя её от падения.

Марьяна снова метнулась к своему гнезду, вероятно отправляясь за вторым снарядом, в то время как капитан с помощниками уже вовсю метали гарпуны в кракена, который уже успел сожрать Сидзо, и теперь плыл следом за Пеликаном. Глядя в огромный глаз чудища, который своими размерами не уступал самому настоящему ростовому, или как его ещё называют – башенному, щиту, Виктор продолжал стоять как вкопанный, наблюдая за тем, как все его товарищи продолжают метать гарпуны и стрелять из арбалетов, целясь в уязвимое место морской бестии. Однако кракен ни в коей мере не собирался облегчать людишкам этой задачи, поскольку он рывками перемещался возле корабля, то погружаясь под воду, то выныривая уже в другом месте. Вот его щупальца утащили ещё двоих матросов, в то время как другое оказалось пришпилено гарпуном к доскам палубы. Это отличился квартирмейстер Оло, который до присоединения к пиратам был самым лучшим китобоем северных островов, и обращался с данным оружием на ты. Вообще, было удивительно, как в этом рыжем берсерке удивительно и гармонично сочеталась его сила со способностью к математическим наукам, которые никто из прочих воинов осилить никогда не мог. Ну правда – пока хватало пальцев на руках, каждый из воителей легко мог считать свои трофеи, деньги, количество павших врагов и тому подобное. А вот потом счёт затруднялся в геометрической прогрессии.

Естественно, что кракен был против подобного надругательства над своим драгоценным телом, поэтому он замычал от боли и негодования. Тот утробный рёв, исходивший от мешанины щупалец, наконец-то вывел бедного юношу из ступора, и Виктор закричал от страха. Хотелось съёжиться до размеров мышки и спрятаться куда подальше, забившись в самые глубины трюма, но вряд ли это поможет, если чудищу удастся разломать Пеликана на части. Поэтому нужно было включаться в общую битву, и юнга сделал то малое, что мог – он схватил с мокрой палубы катавшееся ведро, после чего начал раскручивать его над головой, собираясь запустить в могучую тварь. Как это могло помочь пиратам выжить? А шут его знает! Но поскольку большая часть гарпунов уже была за бортом, а кинжалом убить подобную бестию невозможно, в ход пошли даже такие абсурдные методы, как истовые молитвы, отборная матерщина и помойное ведро, так кстати катившееся по палубе рядом с юнгой. Полёта паршивого снаряда толком не заметил никто, зато вот его приземление было подмечено многими. Отчасти потому, что все не отводили своих глаз от кракена, следя не только за ним самим, но и за его щупальцами, дабы не быть застигнутым врасплох, но ещё и потому, что попадание вышло удачным. Снаряд угодил твари точно в её распахнутую пасть огромных размеров, которая легко могла бы вместить в себя целого бегемота или даже слона. Казалось бы, что такая кроха, как помойное ведро, может сделать такому титану, который глотал людей целиком в течение жалкой секунды? А вот поди ж ты! Ведро оказало самый настоящий эффект «вишнёвой или рыбьей косточки», встав кракену поперёк горла. Огромное чудище начало задыхаться, а потом неожиданно кашлянуло (или чихнуло?) так сильно, что паруса Пеликана надулись и встопорщились так, словно над морем бушевал самый настоящий шторм. Причём, довольно вонючий, поскольку кракен свои зубы не чистил никогда в жизни, а в еде был крайне неразборчив.