Вадим Волобуев - Кащеево царство

– Чего тебе, отче?

– Хворый-то наш в себя пришёл, поганые речи ведёт, – каркнул отец Иванко, весь исходя бешенством.

– Что ещё за речи? – устало спросил воевода, откладывая работу. Батюшка с его христианским рвением надоел ему хуже горькой редьки.

– Говорит, с бесами в лесу встречался, берегинь и навий видел, с проклятой бабой югорской беседовал.

– Да ну? – усмехнулся Ядрей. – А на лебедях он к Солнцу не летал?

– Тебе-то всё хаханьки, а я вот вижу, что орудует здесь лембой. Пока мы тут сидим, в снегах утопаем, ведуны-то здешние порчу на нас наводят, бесами травят.

– Что ж ты, батюшка, предлагаешь? На приступ что ли пойти?

– А хотя бы и на приступ! Всё одно лучше, чем здесь вшей кормить.

– Не лучше. Пока мы здесь сидим, князя югорского взаперти держим, зырянин наш младших князьков под Буслаев меч подводит, вылузгивает их как семечки из шишки. А ежели сейчас на эту крепостцу очертя голову ринемся, всё прахом пойдёт. Только людей зря положим.

Священник скрежетнул зубами, прошив Ядрея неукротимым взором.

– Что ж ты, воевода, раньше-то об этом не подумал, когда зырянин тебе словеса коварные плёл? Или тоже поддался растлению сатанинскому?

– Ты, отец Иван – поп, вот и занимайся своим поповским делом, а в мои дела нос свой не суй. Ты в своём ремесле смыслишь, я – в своём. Крепостцу эту брать несподручно: воев у нас мало. Мы ж здесь как медведь в волчьем логове: крутимся, рычим, а нос наружу не кажем, потому как гибель это верная. Пермяка нашего ты тоже не трожь – кабы не он, сложили бы мы давно свои головушки. Он на югорцев обиду большую держит, оттого и служит нам. Радоваться надо, а ты всё коварство выискиваешь.

Священник медленно опустился на шкуры, погладил бородёнку.

– Тревожно мне, воевода. За людей боюсь. За веру христианскую.

– И за себя, – буркнул Ядрей.

– И за себя, – согласился поп. – Ежели бесовская мощь одолеет, я первым под топор пойду.

– Да с чего ей одолеть-то? Югорцы у нас вот где, – показал воевода кулак. – А окромя них, кому ещё тут бесам-то кланяться?

– Наши тоже нестойкие. Днём-то они все – христиане, а по ночам водяным да лешим молитвы возносят, обереги целуют.

– Да что ж с того? Будто в Новгороде иначе.

Отец Иванко мельком взглянул на воеводу и как-то сразу сжался.

– Вот и ты уже поддался искушению, – тихо заметил он. – В Новгороде-то чай батюшке такого в глаза не сказал бы.

– Что верно, то верно, – признался Ядрей. – В походе оно как-то иначе всё выглядит. Проще.

– Ратники-то наши уже в чумах болванчиков себе ставят. Прямо как язычники.

– Не болтай, – отмахнулся Ядрей.

– Сам видел. Под рухлядью прячут.

– Вороги кругом, вот народ и пугается. На одного Христа надёжи мало.

– Сегодня они домовому требы приносят, а завтра тебя самого на пожрание Перуну отдадут.

– Понесло кликушу, – с отвращением промолвил Ядрей.

– Сам говоришь, народ ворогов страшится. Чем дольше будут люди без дела маяться, тем сильнее страх в них пребудет. Потому и остерегаю тебя.

– Да что ж ты от меня хочешь? Приступ тебе устроить? Не будет этого. Я ещё ума не лишился, чтобы две сотни ратников на убой бросать. Вот Буслай вернётся, тогда и поговорим.

– Освятить тут надо всё. И бесов из Моислава изгнать. А то вижу – одержимый он.

– Так освящай! Изгоняй! Делай что хочешь, только в мои дела не лезь. – Воевода схватил отложенную было недоделку, принялся с остервенением отсекать от неё ножом короткие щепы.

Священник, довольный, поднялся, бросил взгляд на деревяшку и не без яда заметил:

– А рукоять-то у тебя на божка Дива шибко смахивает. Не к добру это, воевода!

Затем повернулся и вышел наружу.

Унху ступил через порог шаманского жилища и, дрогнув ноздрями от резких запахов, подступил к столу, на котором стояло исцарапанное югорскими пасами серебряное блюдо с вычеканенным на нём грифоном и симургами, охранявшими Мировое Древо. Кинув на блюдо несколько монет, кан тяжело опустился на топчан и подпёр лоб рукой.

– Я вижу, ты грустен, – сказал стоявший перед ним Кулькатли. – Что тебя гложет?

– Будто не догадываешься, – откликнулся вождь.

Пам тонко улыбнулся, присел рядом с ним.

– Ты сам хотел этой судьбы.

– Неправда! Если бы боги благоприятствовали мне, я бы уже давно побил русичей.

– Не надо винить богов в собственных промахах. Не боги заставили тебя убить Аптю, а твоя гордость.

Кан покосился на шамана.

– Ты слишком многое себе позволяешь, Кулькатли. Видно, мои неудачи сделали тебя дерзким. Но берегись: пока ещё ты в моих руках, я могу покарать тебя.

– Думаешь, это вернёт тебе силу и расположение духов?

Унху ещё раз покосился на шамана и процедил:

– Может, боги отвернулись от меня по твоему нерадению? Может, мне стоит отдать тебя на их суд?

Кулькатли дрогнул лицом.

– Чего же ты хочешь от меня, кан? – спросил он, опуская глаза.

– Я хочу, чтобы ты ещё раз обратился к бессмертным. Почему они не помогают мне? Где Олоко? Где Юзор? Где прочие хонтуи? Почему не идут? Неужто замыслили бросить меня? Я хочу знать это.

– Я спрошу об этом духов.

– И спроси ещё вот что: должен ли я напасть на новгородцев или мне следует сидеть в осаде? Русичей не так много, и с божьей помощью я смог бы одолеть их в битве… – Унху поднялся, в ярости ударил кулаками по потолочной балке. – Но где же хонтуи? Сколько можно их ждать!

– А разве ты долго ждёшь? – спокойно отозвался шаман. – Русичи топчутся под стенами твоего города не больше месяца. Дай времени сделать свою работу. Скоро они устанут ютиться по чумам и кипятить снег, и затоскуют по дому. Русичи страшны в открытой рубке, но их тела изнежены деревянными жилищами и мягкой погодой. Они не привыкли долго жить на морозе. Тебе надо подождать, пока их пыл улетучится, и мысли наполнятся мыслями о жёнах и детях.

– А если прежде этого срока они пойдут на приступ?

– Не пойдут. Если бы собирались, давно бы сделали это.

– Кто знает, что у них на уме. Быть может, как раз сейчас они договариваются с хонтуями, чтобы погубить меня. Каждый мечтает стать каном. И многие думают, что они более достойны, чем я.

– Мало чести – принять канскую тамгу из рук новгородцев, – возразил пам. – Истинный кан – тот, кто своими подвигами заслужил её. Едва ли хонтуи захотят довериться русичам после истребления людей Апти. Молва о жестокости пришельцев облетела всю Югру.

– И наполнила страхом робкие сердца. Возможно, русичи рассчитывали потрясти всех своей жестокостью, чтобы лишить нас сил для борьбы.

– Тогда тебе довелось править на редкость малодушным народом. И никакие духи ему не помогут.

– Провалиться тебе с твоей мудростью, – злобно бросил Унху. Он поднялся и направился к двери. Но у самого выхода обернулся. – Когда ты будешь готов обратиться к духам?