Вадим Волобуев - Кащеево царство

– Деду своему, Водяному, передай – не его я, – в спину ему хрипло крикнул Буслай. – Не его…

Затем пьяно рассмеялся и, хрустя снегом, утопал к костру.

Минула ночь, и мстительный порыв Савелия угас, сменившись безнадёгой и страхом. Не мог он более выносить насмешек бояр и ушкуйников, не мог всё время пребывать в тоскливом ожидании новых обид. Быть может, поездка в югорскую столицу избавит его унижений? Но как? Этого он не знал. Да и само это чувство происходило скорее от обречённости, чем из сознательного расчёта. И всё же надежда затеплилась в купце. Не зря же попович с таким придыханием молвил ему о Варварином дне. Блаженные – суть уста Господни. Знать, хотел что-то передать Савелию Бог, намекал на что-то. Ощущение своей избранности вновь посетило Савку, вдохнув в него новую жизнь. Он понял: завтра должна решиться его судьба.

Они выехали сразу после трапезы. Отец Иванко отслужил заутреню, помолился о благополучном исходе дела, и, переодевшись в мирское, вместе с воеводой и купцом отправился на санях к югорскому князю. Сани были знатные, боярские – Яков Прокшинич не поскупился, дал для порядку, чтоб югорцы сразу смекнули: едут к ним большие послы. Охрану им составляли девять воев из боярской челяди. Этих погрузили на нарты. У каждого на поясе висел меч, за спину был перекинут щит, а под тулупами позвякивала кольчуга. Шлемы с яловцами чуть посверкивали в сумеречном свечении поблекшей луны.

– Югорцы-то знают о нашем приезде или орать придётся, чтоб ворота отперли? – спросил Савелий с напускной суровостью.

– Увидят, небось, – коротко ответил мрачный Ядрей.

– Господи, спаси и сохрани, – перекрестился поп.

Дальше ехали в молчании. Городок, казавшийся таким маленьким с вершины холма, навис бревенчатым тыном, стоило новгородцам спуститься к реке. На сторожевых башенках показались одинокие лучники, над стёсанными верхушками стены поднимались жидкие дымки от костров. Студёный ветер донёс до русичей короткие возгласы югорских воев.

– Замельтешили, – хмуро сообщил Савелий.

Справа оперилась снегом мяндачная чащоба, слева выжженным городищем тянулась бугристая низина конурника. Олени медленно тащились вверх по склону холма, по колена увязая в снегу.

– А ты, батюшка, ещё приступом брать собирался, – проворчал вдруг Ядрей. – Вишь, снег-то какой! Олени – и те едва ползут.

Священник ничего не ответил.

Наконец, они добрались до ворот и остановились в ожидании. Со стен на них уставились безбородые вои в меховых шапках, с луками в руках.

– Ну что, отворять-то будете? – помедлив, зычно вопросил Ядрей.

Загремел засов, створы медленно открылись. Югорцы на стенах натянули луки, направили их на русичей. Те медленно въехали внутрь, озираясь и невольно втягивая головы в плечи. Один лишь воевода, подбоченясь, с показной лихостью поглядывал на чудинов.

От ворот прямиком вглубь города вела узкая неровная улица, вдоль которой торчали высокие деревянные идолы. Серебряных блюд на лицах истуканов не было – как видно, жители успели снять их, чтобы не будоражить алчность пришельцев. Низкие, полуврытые в землю бревенчатые дома со скошенными крышами смотрели на русичей крохотными окошками, затянутыми бычьими пузырями. За ними возвышались самъяхи на сваях, трепыхали ленточками священные ели и столбы с колёсами наверху. Поперёк улицы и по сторонам от ворот выстроились ратники в костяных доспехах, с пальмами наперевес. Со стен в новгородцев целились лучники.

Навстречу русичам выступил вой в собачьей шапке, поверх которой красовался медвежий череп. Он что-то произнёс, указывая на небо и поднося руку к сердцу, затем повернулся боком и, заскочив в свои нарты, сделал приглашающий жест. Ратники за его спиной раздвинулись, давая дорогу. Бородач, правивший боярскими санями, тронул оленя. Вслед за ним двинулось охранение. Так они и ехали: впереди вой с медвежьим черепом, за ним – новгородцы на санях и нартах, а последними – два десятка югорских ратников с тесаками на длинных рукоятях. Отец Иванко беспрерывно шептал молитвы и крестился украдкой, его товарищи с любопытством разглядывали домишки и изваяния божков, а Ядрей, держа ладонь в варежке на рукояти меча, ехал с таким видом, словно был хозяином этого города. Они миновали одну улочку, вывернули на другую, проехали и её, и оказались на площади, заставленной по окружности огромными идолами. По площади бродило несколько человек в драных малицах, больше никого там не было.

Ратник пересёк площадь и приблизился к воротам, за которыми возвышалась крыша обширной избы. «Княжий терем», – понял Савелий. Ворота распахнулись, русичи проехали во двор. Там их встретила цепочка воев с копьями наперевес, выстроившихся полукругом, чтобы новгородцы не могли прошмыгнуть в сторону. Провожатый обернулся, что-то сказал русичам, показывая на избу.

– Должно, приехали, – промолвил Ядрей. – Спрыгивай, ребята.

Он сам первым слез с саней и зашагал вслед за ратником к низкой двери. Охранявшие двор вои разомкнулись, пропуская воеводу, затем снова сомкнулись, отрезав его от спутников.

– Это что ж творится-то? – заголосил отец Иванко. – Никак нехристи разделить нас хотят?

Воевода резко обернулся, бросился обратно к своим, но упёрся в выставленное острие копья. Русичи сбились в кучу, схватились за мечи. Назревала схватка, но тут дверь открылась, и раздался чей-то повелительный голос. Югорцы опустили копья. Ядрей обернулся. Перед ним стоял человек средних лет с морщинистым лицом и зачесанными назад русыми волосами. Одет он был весьма непритязательно, только разноцветный пояс с железными и серебряными побрякушками выделялся своим богатством в сравнении с поясами других югорцев. Очевидно, это и был князь. Он что-то сказал своим, и те кончиками копий подтолкнули к избе Савелия. Вынырнувший рядом с князьком пожилой человек в обтёрханном полушубке сказал по-славянски:

– Все нельзя. Пустить только главные.

Ядрей посмотрел на него, подумал и кивнул.

– Ладно. Возьму Савку и попа. – Он обернулся к ратникам. – А вы ждите здесь. Со двора ни шагу.

Русоволосый ут опал в дом, воевода, толмач и провожатый последовали за ним. Затем в избу вступили Савелий и отец Иванко.

Они вошли в горницу, уставленную вдоль стен лавками. На лавки были накиданы шкуры, в дальнем углу лежала куча резных человеческих фигурок в одеждах, с настенной полки на гостей таращился медвежий череп, покоившийся на двух высохших лапах. Все стены были испещрены нацарапанными значками, на гвоздях висели луки с колчанами, полными стрел, серебряные ножи в ножнах, а пространство меж двух окон закрывала лосиная шкура. По сторонам от входа стояли два дюжих югорца в длинными ножами на поясах. Вдоль стен переминались с ноги на ногу какие-то люди разных возрастов, без оружия, зато со множеством амулетов на груди и поясе. Вероятно, здешние бояре. В дальнем углу, ближе к князю, ссутулившись, стоял старик к шапке с бубенчиками, в простой малице и роскошно отделанных узорочьем нярах. По всему выходило, что это шаман. Отец Иванко, узрев его, опять перекрестился.