Вадим Волобуев - Кащеево царство

Князь опустился на лавку, показал русичам место напротив себя. Те послушно сели, зашуршали шкурами, устраиваясь поудобнее, сняли шапки. Ядрей поставил на лавку шлем. Князь что-то произнёс грубым голосом. Толмач, усевшись на полу меж ним и новгородцами, перевёл:

– Вы прийти за дань. Я дать дань. Вы уйти.

Воевода усмехнулся.

– Кабы сказал ты это в первый день, эх как было бы ладно! Но уж слишком упрям ты, братец. За эту твою несговорчивость господин Великий Новгород возьмёт с тебя тройную подать.

Толмач перевёл, и брови князя сошлись на переносице.

– Вы требуете слишком многого.

– В самый раз, – отрезал воевода.

Унху засопел, покосившись на колдуна. Тот ответил ему непреклонным взглядом.

– И ещё, – продолжил Ядрей. – Дань ты сложишь здесь, на площади. Я приведу писцов, они будут считать. Покуда не получим всего, из города не уйдём.

Савелий с уважением посмотрел на воеводу. Смел Ядрей, ничего не скажешь! Сколько ж отваги нужно, чтобы так говорить с югорским князем, да ещё в его хоромах!

А вокруг Унху уже сгрудились бояре, что-то зашептали, побрякивая оберегами, зашуршали голосами. Воевода с невозмутимым видом ждал их решения, постукивая пальцами по коленям. Наконец, кружок из югорцев распался, князь, посмотрев на воеводу, промолвил:

– Мы сделаем, как велит нам Новгород. Пусть ваши писцы приходят на площадь. Но остаться здесь они могут лишь до завтрашнего вечера.

– Это уж как получится, – пропыхтел Ядрей, поднимаясь.

Они вышли из дома, прошли меж рядов насупленных югорских воев, взяли под уздцы своих оленей.

– Ну вот и всё, ребятушки, – сказал воевода ратникам. – Дело сделано. – Он сел в сани. – Айда на площадь. Сейчас югра свои пожитки выкладывать учнёт.

– А кто за писцами поедет? – спросил отец Иванко. – Может, мне?..

– Ты нам здесь ещё пригодишься. Мало ли чего ихние кудесники замыслят. – Он повернулся к одному из воев, ткнул в него пальцем. – Езжай в стан, пусть возьмут нарт побольше да полсотни бойцов, и двигают сюда.

Вой кивнул. Был он молодой, крепкий, во рту не хватало трёх зубов, а лиловый нос так и блестел на морозе.

– Кажись, уладили дело, – облегчённо выдохнул Савелий.

– Погодь радоваться, – одёрнул его поп, с подозрением озирая лица югорских ратников. – Ещё неясно ничего…

Воевода бросил взгляд на купца, велел ему:

– И ты, Савелий, езжай с бирючом.

– Зачем ещё? – удивился Савка, ставший сразу очень храбрым.

– Затем, что гридя югорцы умыкнуть могут, а вятшего не посмеют.

– Ну вот ещё! Пущай лучше батюшка едет.

– И правильно! – обрадовался отец Иван.

– Батюшка мне здесь нужон. А ты мне уже без надобности.

Савелий прищурился, вновь чувствуя обиду, и сказал дрогнувшим голосом:

– Забыл никак, кто я такой, воевода?

Ядрей презрительно покосился на него.

– Уж не взыщи, Савелий. Мы – люди тёмные, грамоты и чинов не знаем, говорим как думаем. Это вы, золотые пояса, щёки надуваете, а у нас к тому влеченья нет.

Он безмятежно махнул рукой и, усевшись в сани, поехал к воротам. Ратники потянулись вслед за ним. Савелий в бешенстве посмотрел ему в спину, потом, заметив насмешливый взгляд воя-гонца, рявкнул на него:

– Хайло прикрой, смерд! Глотку застудишь.

Ворота княжьего двора открылись, отряд с гиканьем и свистом вылетел на площадь, а Савелий с ратником, усевшись на нартах, помчались в стан. Савка сидел позади, обхватив широкую спину воя, прятал лицо от ветра за его кольчужным затылком.

«Вот опять осрамили меня, – с горечью думал он. – У всех на глазах, не смущаясь. Будет ли предел этому?».

– Слышь, купец, а правду говорят, что твой дед – морской царь? – полюбопытствовал ратник, повернув голову.

Савка поглядел на него, прикинул – сразу дать по рылу или до стана дотерпеть? Потом вспомнил: вой этот из челяди боярина Якова Прокшинича, его не тронь. Оттого и дерзит. Савка отвернулся и процедил:

– Прикуси язык, смерд.

– Хе-хе, значит, правда, – нагло ухмыльнулся вой.

Савелий аж задрожал от ярости. Доехав до ворот, вдруг заколебался, велел остановиться, сказал бойцу:

– Ты езжай, а я останусь здесь.

– Воевода сказал нам обоим ехать.

– Езжай, говорю, – окрысился Савелий. – Болтать ещё будешь…

И, чтоб избежать дальнейших препирательств, пошёл прочь.

Он шагал, не глядя по сторонам, блуждал по каким-то закоулкам, пугая людей и кур, упирался в тупики по пустыри. Однажды миновал изумлённых югорских воинов, топавших куда-то в копьями на плечах, несколько раз едва не сшиб детей, бегавших по улицам, затем, чуть не врезавшись сослепу в покосившегося идола на перекрёстке, немного сбавил ход. Лихорадочные мысли проносились в его голове, метались, цепляясь друг за друга, теснились, будто ледоход в узком месте, просачивались обломками и, неясные и смутные, исчезали во тьме, чтобы тут же смениться новыми. Савелий был как в бреду. Он чувствовал, что не может вернуться в стан, что ему всё обрыдло, но куда идти, он не знал. Впрочем, ответ был очевиден, и выбора не оставалось: если не к своим, то к югорцам. Третьего было не дано.

Решение, однако, он принял не сразу. Ещё раздумывал, хотя для приличия, чтобы успокоить взбрыкнувшую совесть. Наконец, приняв решение, направился обратно к терему князя. Чувства лукаво соблазняли его, убеждая, что так и нужно поступить, но рассудок безошибочно определил цену такого выбора: измена. Он не знал ещё, как проберётся к югорскому князю. Но его обуяла какая-то бесшабашность. Утвердившись в своём решении, он махнул рукой на последствия: пускай придётся врать воеводе, лишь бы проникнуть в княжью усадьбу. А там – будь что будет. Пан или пропал.

Повсюду на улицах толпились югорцы. Они с враждебным любопытством поглядывали на русичей, собравшихся перед домом князя, что-то обсуждали, но приближаться не смели и топтались у края площади. Слышался югорский говор, рёв оленей, скрип полозьев по снегу. Туда-сюда бегали какие-то оборванные люди, из ворот княжьего двора выезжали местные бояре на оленях и нартах, запряжённых собаками, обратно заходили воины с луками. Суматоха нарастала, и Савелий понял, что лучшего времени, чтобы прошмыгнуть незамеченным, не будет.

Смешавшись с очередным югорским отрядом, он уже юркнул было внутрь, но тут один из стороживших воев схватил его за шиворот и дёрнул на себя. Душа Савелия заныла, а сам он залопотал, показывая на избу:

– Мне к князю вашему… с важным словом… Он богато наградит. Я тайну знаю. Пусти, ратник, ради вас всех стараюсь…

Молитвенно сложив ладони, он покосился на новгородцев, сгрудившихся на площади возле саней. Вой не отпускал и злобно взирал на него. Остальные сторожа окружили купца, наставили на него копья.

– Да что ж вы за ослы такие! – в отчаянии воскликнул Савелий. – К князю вашему мне надо, понятно? К князю. Пустите, сволочи! Ведь удачи своей не видите, олухи косорылые!..