Сергей Деркач - Трое из ларца и Змей Калиныч в придачу

– Страж тропы. Митником кличут. Прости, про плату не сказала. Как-то неожиданно встретились мы, вот я и растерялась.

– А почему он потребовал отдать жизнь, но взял всего пару капель крови?

– Разве в твоем Мире не знают, что кровь – это и есть жизнь? В ней, крови-то, есть все: и сила людская, и слабость. Она и расскажет о своем хозяине, и дорожку к нему проложит.

– То есть, кровь – универсальный носитель информации о своем хозяине? Ты это хочешь сказать?

– Слова-то у тебя какие-то мудреные, богатырь, – усмехнулась Устина. – Вроде и по-русски речь держишь, а все непонятно как-то, тарабарщина одна получается. Может, ты и прав. Токмо многие черные маги, особливо раньше, большую часть заклинаний на крови творили. Недаром, правда? Вот и потребовал Митник кровь взамен доченьки моей.

– Ему-то зачем? Свой банк крови создает, что ли? Или картотеку?

– Не ведаю я того, богатырь. Спроси сам при случае. А вот гостинец и должок для старика передам. Держи.

Она передала мне дочку, которой теперь на вид было не меньше двух лет. Попав снова в мои руки, девочка радостно начала хлопать своими ладошками по моим щекам, которые я надувал. В отличие от мамы, ее ручонки были теплыми, приятными на ощупь. Словно и не потерчатко держал я на своих коленях, а обычного ребенка человеческого.

– Возьми, – Устина протянула мне кошель, забрала дочку на руки. Девочка озадаченно посмотрела на меня, надула губки, но вдруг передумала плакать и звонко рассмеялась. От этого смеха с деревьев посыпалась листва наземь и не особо толстые ветви. Хорошо, что голову прикрывает шлем, а то, попади такая в темечко, не миновать увечья. – Вот и проснулся талант моей малышки.

– Что это? – спросил я, с непоняткой глядя на мавку.

– Плата. Бери, богатырь, мало ли, вдруг снова придется с Митником пересечься?

– Вообще-то я о смехе ребенка.

– У каждой русалки или мавки, или полевицы есть свой талант. Кто-то песни поет так, что перехожий душу за пение отдаст. Кто-то любит настолько сильно, что смертный забывает про всех и вся. Я вот заговаривать умею. А доченька моя, вижу, смехом может разрушить аль создать заново.

Упавшая ветка снова угодила мне в шлем и отскочила в сторону.

– Пусть у нас пока что получается только рушить, но мы всему научимся, – это Устина снова сюсюкала дочку. – Правда, дитятко?

Я промолчал, взвесил на руке кошель. Тяжеленький. Внутрь заглядывать было как-то неудобно, только не эта плата мне была сейчас нужна. Я посмотрел на счастливых маму и дочь, понял, что третий лишний.

– Ладно, пойду я, – сказал, подобрал рюкзак, упрятал в него кошель, надел на плечи, попрыгал. Вроде бы не звенит ничего, не трется.

– Погоди, не спеши, – остановила меня Устина. – Я еще не отблагодарила за службу.

– А деньги, значит, не в счет?

– То для Митника. Твоя награда еще впереди. Да, и не забудь подвесок, – в мою руку перекочевала цепочка со звездой. Я кивнул, надел ее на шею. Не теряй бдительности, Леня, чревато.

В реке вода вдруг всплеснулась, будто скинулась большая рыбина, потом еще раз, еще.

– Наконец-то! – мавка с дочкой поспешила на самый берег. – Проходите, подруженьки, не стесняйтесь.

Я с удивлением наблюдал, как из плоти водной глади рождаются эфемерные полупрозрачные существа с длинными волосами, стройные, прекрасные, в прозрачных длинных одеждах, с венками из кувшинок на головах. Было несложно догадаться, что в гости к мавке пожаловали русалки. Они весело приветствовали Устину, пересмеивались, обнимались, передавали друг дружке малышку, улыбались ей, сюсюкали не меньше, чем мать.

Тем временем, поздоровавшись со всеми, мавка отвела в сторону одну из русалок, о чем-то с ней переговорила, после чего, стрельнув в меня любопытным взглядом своих прекрасных глаз, та бросилась в реку и растворилась в ней.

– А теперь идем, – Устина взяла меня за руку, потянула за собой. На этот раз ее рука была теплой.

– Ты не познакомишь меня с подружками? – спросил я, послушно топая следом. Не то, чтобы я запал на какую-то из них, просто было бы интересно пообщаться с настоящими русалками.

– Не стоит, – мягко, но твердо отказала мавка. – Ты-то им ничего не должен, могут и защекотать насмерть.

Весомый аргумент. Я в последний раз оглянулся, а дальше смотрел только вперед.

И все же лес этот был сказочным. То и дело из листвы, кустов и трав на нас смотрели чьи-то желтые, зеленые, красные глаза. Частенько такая пара светилась прямо из дупла. Было интересно, но почему-то совсем не тянуло поближе познакомиться с их обладателями. Мало ли, а вдруг вместо мышки там или совы окажется чудик лохматый, науке неведомый. Еще неизвестно, кто больше испугается.

А жизнь лесная текла своим чередом. Кто-то подвывал из чащи, кто-то с кем-то ругался на своем зверином языке, птицы просто пели, кто-то шуршал по земле и в листве, в общем, не спал лес ночью.

Мы шли по тропе, освещенной лунным светом, а я вдруг вспомнил лабиринт Черницы. Только вот сказкой там и не пахло. Тоской, смертью, вечным одиночеством – да, но не сказкой.

При вспоминании о большой кошке у меня вдруг сердце больно сжалось. Я вдруг представил себе, как она одиноко бродит по ходам-переходам, как мучается, когда на нее сваливаются кровули, и такая вдруг тоска меня взяла, что захотелось завыть, как тот волк, который сейчас выводил рулады то ли для своей подруги, то ли стаю собирал. Я даже почувствовал, как начинает расти хвост, а тело покрывается шерстью. Тпру, не сейчас.

Устина затормозилась так резко, что мне пришлось даже возвращаться.

– О чем ты думаешь? – спросила мавка, пристально глядя мне в глаза.

– А что? – каков вопрос – таков ответ.

– Я почувствовала зверя рядом. Совсем рядом.

– Опасного? – не понял я, хватаясь за рукоять меча.

– В шаге от себя.

– А-а, ты об этом, – я оставил оружие в покое, даже улыбнулся.

– Не делай больше так, – попросила Устина. – Зверя лесного спугнешь, леший недоволен будет, мстить начнет.

– Как скажешь. Куда идем-то?

Но вопрос остался без ответа. Мавка еще раз пристально посмотрела мне в глаза, словно в самую душу заглянула, прибавила шагу.

Так и шли мы с ней, пока не вышли на поляну, совершенно круглую, с большим дубом по центру. Устина подвела меня к нему, стала на колени, начала тихонько что-то шептать и напевать. Никак молитву читала.

Я не знал, что мне делать, поэтому просто стоял и глазел по сторонам. Дивное все же состояние дарит этот необычный лес. Казалось бы, что такого в одиноком дереве? А вот нет! Роса, выпавшая жемчугом на листву, преломляла лунные лучи, превращая их в тысячи зайчиков, которые прыгали по траве, снова и снова отражаясь от капелек влаги, только уже на траве. В черном небе то и дело мелькали более темные тени, в траве шуршали то ли мыши, то ли ежики, то ли змеи. Ветер лишь иногда вмешивался в эту идиллию, добавляя шелест листьев по вкусу.