Стейс Крамер - Мы с истекшим сроком годности

– Картошка фри? Что-то я не видела ее в лотках.

– Для персонала здесь действует свое меню, – говорит он и улыбается, будто дразнит меня.

– Серьезно?! То есть вы едите нормальную еду, а мы должны давиться черствыми лепешками и пюре, которое выглядит так, будто его уже кто-то пожевал и выплюнул на тарелку?

– Джина, давай не будем устраивать дебош? Если хочешь, я могу с тобой поделиться?

– Вы еще спрашиваете?

Я подъезжаю к ближайшему свободному столику, Эдриан следует за мной, ставит поднос на стол и садится напротив меня.

– Так, что тут у вас еще есть? – Я роюсь руками в еде, точно дикое животное. Мне даже нисколько не стыдно за свое поведение. Это обычный рефлекс. Словно находиться несколько недель на необитаемом острове, а затем неожиданно найти огромный ящик, набитый доверху любимой едой.

Эдриан смотрит, как я ем его еду, а сам к ней не притрагивается.

– А вы чего не едите? Стесняетесь?

– Да нет, я что-то не голоден.

– Правда? Отлично. – Я пододвигаю поднос ближе к себе.

– Как книга? Понравилась?

– Да. Я ее уже не в первый раз читаю.

– А Филу как?

– Не знаю, я его не спра… – Я замираю с недоеденной картошкой фри в руках. – Вы что, следили за мной?

– Ни в коем случае. Я просто проходил мимо вашего блока и решил заглянуть. Мне нравится, что ты начала постепенно выбираться из своего кокона безразличия. – Мельком взглянув на циферблат своих часов, Эдриан кидает последние слова. – Мне пора.

А я остаюсь в той же застывшей позе и до сих пор не могу прийти в себя от услышанного. За мной наблюдали. И не кто-то, а Эдриан. На мгновение мне стало так стыдно, будто он увидел меня без одежды. Затем я вспоминаю его предпоследнюю реплику. Я действительно избавляюсь от безразличия к окружающим и к себе. Но, наверное, я бы до сих пор этого не заметила, если бы это не констатировал Эдриан.

Из палаты Скарлетт доносятся какие-то непонятные звуки вперемешку с ее хриплым ворчанием. Я открываю дверь, въезжаю внутрь. Скарлетт роется в своем комоде, ежесекундно подбрасывая в воздух вещи, какие-то фотографии, документы. Волосы взъерошены, руки трясутся, я чувствую, как с каждым новым движением ее хилые суставы издают хруст.

– Скарлетт…

Старуха, не обернувшись, бросает фразу:

– Тебя мне только здесь и не хватало.

– Что вы делаете?

– Ты вроде паралитик, а не слепая. К чему идиотские вопросы?! – В это же мгновение Скарлетт ударяет со всей силы по комоду и, потеряв равновесие, всем телом падает с кресла.

Несколько секунд мне требуется, чтобы понять, что произошло. Дыхание замирает, руки цепенеют, но я заставляю их крутить колеса. Оказываюсь за пределами палаты.

– Эй, кто-нибудь!

Пока Скарлетт перетаскивали на кровать, ее уже успело несколько раз вырвать желчью, а в перерывах между рвотой она «обласкала» медбратьев за то, что они неаккуратно с ней обращаются. Все это время я сижу в стороне и наблюдаю с невозмутимым выражением лица за происходящим, словно в сотый раз пересматриваю какой-то фильм. Сюжет этого фильма я уже выучила наизусть. Даже диалоги.

Скарлетт – сложный человек. Это видят все, и поэтому ее стараются избегать. Я тоже была в их числе, но, побывав в ее палате уже несколько недель, я поняла, что люди не становятся жестокими, черствыми просто так. Они должны пережить что-то, что кардинально изменит их мировосприятие. И это «что-то» не самое лучшее, что можно себе вообразить. Может быть, болезнь наложила на нее такой отпечаток, а может, что-то иное.

– Ну и зачем вы устроили этот бардак? – спрашивает Вэнди.

– Не твое дело. Я плачу за эту палату больше, чем стоит вся твоя жалкая жизнь, так что могу здесь хоть по стенам бегать.

Персонал испаряется, в палате только я, Скарлетт и тишина, которая начинает раздражать.

Я замечаю валяющийся на полу диск, беру его в руки.

– «Колд маунтин», любите рок-н-ролл? – Скарлетт ничего не отвечает, но меня не останавливает ее безразличие. – Я слышала пару их песен. «Детка, подойди ко мне…», – тихо напеваю я, – «…детка, не грусти в темноте».

– В тишине.

– Что?

– Там поется: «не грусти в тишине».

– Надо же, вы решили заговорить со мной.

– Просто я терпеть не могу, когда кто-то коверкает слова моей любимой песни.

Я направляюсь к окну, раздергиваю шторы, позволяя лучам солнца полностью поглотить пространство палаты.

– А как там дальше поется?

Скарлетт долго молчит, и я уже подумала, что слишком злоупотребила своим положением.

– «Подойди ко мне и дай мне руку свою… – Скарлетт смотрит в пустоту, напевая строчки из песни. – Детка, я так тебя люблю».

Я пребываю в растерянности, мне показалось, что именно сейчас я увидела обратную сторону Скарлетт. Такую нежную, ранимую. Хочу растянуть это мгновение, хочу видеть ее такой, словно злые чары на несколько секунд покинули ее.

– Удивительно, что ты спела именно эту песню. Ее мне постоянно играл мой муж, – глаза Скарлетт заблестели.

Внезапно мне становится так неловко и в то же время радостно, что я увидела новые эмоции Скарлетт, помимо недовольства и гнева.

– Простите меня. – Мой голос превратился в жалобный писк.

– За что?

– За то, что вы грустите из-за меня.

Скарлетт улыбается, на ее бледных щеках блеснули слезы.

– Грусть – это побочный эффект прошлого. Ты не при чем.

Следующие несколько минут я смотрю в окно. День клонится к вечеру. Жгучее, неугомонное солнце в дуэте с прохладой.

– Скарлетт, не хотите прогуляться?

– Прогуляться? Последние два года я прогуливаюсь лишь от своей палаты до аппарата гемодиализа.

– Серьезно? Да так же с ума можно сойти.

Только Скарлетт собралась открыть рот, как я уже рывком двинулась к двери. Во мне снова запылал огонек энтузиазма, и этому способствовал разговор с Эдрианом. В моей голове крутится лишь одна фраза, которая овладела моим сознанием, словно наркотик: «Выбирайся из безразличия».

Не замечаю, насколько быстро я добралась до его кабинета. «Хоть бы он был сейчас не занят!» – про себя молю я.

– Доктор Хэйз, можно вас? – В кабинете никого нет, кроме Эдриана. Своим внезапным появлением я нарушила его покой, что заметно по его выражению лица. Он будто бы напуган, удивлен, но в то же время прикрывается мнимым спокойствием.

– Джина, что-то случилось?

– Да, случилось. Мне нужна ваша помощь.

Я рассказала Эдриану про Скарлетт. Про то, что она сидит каждый день в четырех стенах, не видит света белого. Ее жизнь оборвалась после установления диагноза, и теперь она лишь существует. Она напоминает мне меня в первые недели после аварии, когда я хотела абстрагироваться от всех и наслаждаться покоем, который в скором времени угнетал меня и пожирал своей бесконечностью.