Виктор Улин - Снайпер

Тихий стук тракторного дизеля, возню и топот и сдавленную ругань милиционеров…

…hало лехо-оль ши-и-ираих ани кинор…

Все происходящее неслось сквозь его сознание рваным, пунктирным ритмом. Мимо его музыки, рядом с нею, неотделимо от нее и от него самого… Хотя вроде бы все летело и рвалось не в его собственном существовании, а параллельно, независимо и бесконтактно… Словно на экране телевизора.

Наконец Юра высвободился и повернулся к жильцам. По лицу его текла кровь. Вряд ли его били автоматчики – скорее всего, он ударился лицом об угол дверцы, когда его выволакивали наружу. На запястьях его сверкали наручники.

– Юра, подними руки! – скомандовал Саша. – Виктор, ты снимаешь, что он в браслетах?

– Я все снимаю, – ответил тот.

– Так вы еще и снимаете? – озверел милиционер. – Быстро камеру сюда!

– Виктор!!!..

– Костя, держи! – закричал оператор, стремглав бросившись под свой балкон.

Милиционеры на миг растерялись – думали, что он бежит просто прятаться за дом и никуда не денется – и этой заминки хватило, чтобы привязать камеру к веревке и отправить ее наверх. Теперь происходящее снимал с балкона сын.

– Ракурс нормальный? – закричал Виктор, снова смешиваясь с толпой.

– Нормально, папа! Все видно, – с азартом орал парнишка.

– Снимай, сынок… Все снимай! – Юра с натугой выбрасывал из себя слова, потрясая наручниками. – Они тебя не достанут! Только дверь не открывай!

Схватив Юру, милиционеры потащили его к своей машине.

– Что вы с ним сделаете? – почти спокойно спросил Саша у капитана.

– Для начала пятнадцать суток за нарушение общественного порядка. Дальше видно будет.

– С-суки, суки драные! – заревел отставной майор и ордена на его груди, кажется, звенели от голоса. – Какого хрена я в Афгане кровь проливал? Лучше бы душманам в плен сдался – сейчас бы уже двадцать лет жил в Америке и клал на вас вместе с вашим президентом!

– Поговори у меня, чмо в погонах! – капитан всерьез замахнулся дубинкой.

– Сам ты чмо, хоть и погоны купил, – неожиданно сказал безработный Володя. – Юрка три раза простреленный. А ты, мразь ментовская…

– Что ты сказал? – милиционер метнулся к нему.

– Погода, говорю, хорошая, – мужик ощерился наполовину выбитыми зубами. – Но кирпичи с неба падают иногда.

– На пятнадцать суток, говорите?! – закричал Саша. – Как бы вы сами на пятнадцать суток не сели и без погон не остались. Вы избивали безоружного человека, который не оказывал сопротивления.

– Избивали?! – капитан выкрикнул это так возмущенно, что Фридман понял: Юра действительно ударился сам, его еще никто пальцем не тронул.

– Да, избивали, – ответил Саша. – У нас свидетели найдутся.

– Свидетели?! – капитан повернулся на каблуках и уставился на жалкую толпу. – Кто там в свидетели рвется?

Все молчали. И каждый пытался спрятаться за спину стоящего впереди.

– Я свидетель, – неожиданно для себя ответил Фридман и сделал шаг вперед.

– Ты???!!!

Капитан подошел вплотную, продолжая играть дубинкой.

…ани ки-ино-о-о-ор…

Твоя скрипка… Если бы он мог сражаться чем-то более серьезным, нежели скрипка… Но и скрипка… Скрипка тоже могла быть на что-то годна.

Фридман стоял, ожидая удара в лицо. Опустив уже бесполезную скрипку.

И сжимая свое единственное оружие – смычок.

Сквозь него быстро пронеслось видение. Серая форма – зеленоватого оттенка. Большие черные петлицы. И серебряные знаки различия. И дух несправедливой власти, исходящий от вооруженного человека.

Он знал: сейчас милиционер смахнет с него очки, потом повалит на землю и станет бить дубинкой, сапогами, прикладом автомата, еще чем-нибудь.

Но страх ушел давно. Фридман поднял смычок. И с незнакомой рассудочной яростью подумал, что натянутый конский волос тоже на что-то сгодится. Что если полоснуть капитана по лицу наискось, то прежде, чем дерево сломается, волос прорежет кожу до самой кости. Возможно, даже удастся повредить ему глаза…

Фридмана никогда в жизни не били; он даже не знал, что такое драться: в престижной школе для хилых одаренных детей, в музыкальном училище, и тем более в консерватории физическая расправа была понятием, несовместимым с образом жизни. Но сейчас с удивлением понял, что у него не дрожит ни один мускул. Словно он превратился в холодную глыбу. В кусок напряженного металла. И ждет лишь первого движения врага, чтобы ударить в ответ и раскроить его лицо смычком…

– А ты, М-мойша, что здесь делаешь? – обдав луковым запахом, мрачно сказал милиционер. – Тебе давно уже пора ПМЖ менять, а не среди этих болванов ошиваться…

Потеряв интерес к Фридману – вряд ли он испугался занесенного для удара смычка; вероятно, даже этот капитан все-таки не решался пока применять физическую силу – он обернулся к толпе.

– У кого ключи от машины?

– Генка! – прокричал Юра, уже стиснутый на заднем сиденье автоматчиками. – Не отдавай им ключей! Они не тронут машину, не посмеют!

– Конечно не посмеем, – усмехнулся милиционер и подойдя к «Ниве», молниеносным движением дубинки выбил стекло фары.

Толпа сдавленно охнула.

– Даже п-пальцем не тронем, – продолжал он, с такой же ловкостью разбив вторую.

– Вы напрасно так делаете, – сохраняя спокойствие сказал Саша. – Ваши действия фиксируются на видеокамеру. Пленка не является доказательством в суде, но послужит косвенно для возбуждения против вас дела об умышленном повреждении частной собственности.

– Увозите этого клоуна в погонах! – крикнул милиционер. – А я сейчас эвакуатор вызову. И он нам за него заплатит. А потом еще за штрафстоянку.

Охранная машина с арестованным Юрой развернулась, прыгая на кочках, и с тучей пыли уехала прочь.

Сваебойный агрегат продолжала тихо стучать на холостых оборотах.

Через несколько минут подъехал эвакуатор – грузовик с платформой и краном. Зацепив Юрину «Ниву» крюком, ее втащили наверх. На песке остался глубокий след от застопоренных колес. Который сразу исчез под гусеницами агрегата, с рыком двинувшегося на позицию.

Все было кончено.

Теперь уже в самом деле кончено.

Жильцы понуро разбрелись.

Фридман уходил последним.

Ноги казались ватными от испытанного нервного напряжения, какого ему еще не выпадало ни разу в жизни.

Прежде, чем завернуть за угол дома, он обернулся. Поле проигранной схватки притягивало, не отпуская от себя.

Н-ненавижу! – с внезапной, душащей яростью подумал он, снова прогнав сквозь себя только что пережитые секунды, перед несостоявшимся ударом дубинкой по лицу. – Не-на-ви-жу… Если бы музыка могла убивать…

Оператор сваебойного молота, спокойно орудовал рычагами, поднимая первую сваю.