Георгий Янс - Окрашенное портвейном (сборник)

Вот, те на, как наша старая дева преобразилась. Лишний раз убеждаешься в правоте истины: «Должность красит человека». Но не того напала. Дай, только время. От вокзала отъедем, а там уж я покажу тебе, как делать «все сообща».

Лидия Сергеевна, одного только взгляда, которой боялись и ученики, и учителя, молча проглотила тираду нашей руководительницы. Переживала, боялась, что Петровича посчитают идейно незрелым и отцепят от официальной делегации.

Еще сорок минут до отхода поезда мы, как китайские болванчики сидели в вагоне. Лидия Сергеевна, оставшаяся на перроне, кончиком платочка вытирала навернувшуюся слезу. Наконец, поезд тронулся.

– Странно, что нас в купе только трое, – с недоумением заметил я.

– Ничего странного, – сухо ответила Белла Павловна. – Я, как руководитель делегации не обязана перед вами отчитываться. Но, так как мы на две недели становимся одной семьей, сообщаю вам, что по решению школьного партбюро во избежание каких-либо провокаций четвертый билет выкуплен за счет средств профсоюза.

Я недоуменно хмыкнул, а Петрович в знак согласия закивал головой: мол, правильное решение товарищи. Я с сожалением поглядел на него: неужели это тот Петрович, мой товарищ по партии, которого крепко и братски держал за плечи, чтобы он не воткнулся головой в унитаз, когда его скручивало от рвоты. Только сейчас оценил мудрость и глубину высказывания, что всякие там заграницы могут растлить душу советского человека. Мы еще не проехали и Переделкина, а заграница уже Петровича растлила, скурвился мой товарищ.

– Значит, так товарищи, я пойду изучу расписание. Посмотрю, где и как долго будем стоять. Вернусь, будем завтракать, – Белла Павловна поднялась и вышла из купе.

– Вот, стерва, какая, – прошептал Петрович, когда она вышла. – «Во избежание провокаций», – передразнил он ее.

– А сам-то, что головой все кивал, – упрекнул я его.

– Юрк, а что мне оставалась делать? Ты же знаешь, что моя за Можай меня загонит, если, что не так будет.

– Ладно, проехали. Выпить охота. Давай, по – скорому махнем, пока наша мымра расписание изучает.

– Ты, что сдурел? А если застукает? Не – е, ты, как хочешь, а я не буду.

– Сколько ты, Петрович бутылок водки с собой везешь? – неожиданно для самого себя спросил я.

– Четыре. А что?

– Как что? Положено только две. Это ж контрабанда самая натуральная. За такие дела могут преждевременную встречу с родиной устроить. Всю жизнь не отмоешься, – начал пугать я Петровича.

– Точно, Юрк. Как я не подумал. Это, все Лидка. Вы, говорит, официальная делегация. Вас досматривать не будут, в Болгарии поменяешь на что-нибудь, – передразнил уже жену Петрович. – Что ж делать?

– Выбор у тебя очень простой: или Бэллку послать куда подальше, или возвращение на родину.

– Действительно, что мы не можем себе позволить расслабиться? Взрослые люди, в конце концов. Меру знаем. Не фига изображать из себя руководителя. Знаем мы таких. – Петровичу явно не хотелось преждевременной встречи с родиной.

– Это точно. Меру мы знаем, – поддакнул я. – Доставай, пузырь.

– Что мою, будем пить?

– Не твою, а контрабандную. Доставай, а я пока закусон организую.

Когда мы уже закусывали копченой курицей, в купе вошла Бэлла Павловна.

– Кто вам позволил пить в поезде? Это же моральное разложение, – закудахтала она, как та курица, которой мы закусывали.

– Извиняемся Бэлла Павловна, что вас забыли спросить. Вы так долго отсутствовали, а мы ждать не могли. Надо было срочно контрабанду уничтожать, – меня слегка уже «повело», и хотелось поиздеваться.

– Садись, Бэллк, кончай выдрючиваться. Выпей пятьдесят грамм с нами за хорошую дорогу, – Петрович пришел в чувство и стал похожим, наконец, на самого себя. – Юрку правду говорит. Контрабанду уничтожаем. Садись, – повторил он приглашение.

– Да вы за такие штучки из партии вылетите, – продолжала она кипятиться. – Да, когда я расскажу…

– Не расскажете, – ответил я.

– Почему? – удивилась она.

– А потому, что, когда вас спросят, а, где вы были в тот момент, когда они водку пьянствовали? Как допустили такую политическую близорукость? Для чего вас поставили руководителем делегации? – я вошел в раж, и, наверное, стал похож на начальника, который распекает своих подчиненных.

– Скажу, что меня в купе не было, – она растерялась от моего наглого напора и такой схожести с начальником.

– Это не ответ коммуниста, Бэлла Павловна. Даже одного коммуниста должно быть всегда много. Он должен быть везде, как фруктовое желе, – последние слова непроизвольно получились в рифму.

– Садись, Бэлк, успокойся и выпей. Тебе же объяснили, уничтожаем контрабандную водку. Не уничтожим, ты, как соучастница пойдешь, – Петрович, наконец, полностью восстановился и вновь стал убедительно красноречив.

– Бэлла Павловна, вконец напуганная и сбитая с толку, уселась с Петровичем. Он налил ей полстакана. Она, словно на «автомате» поднесла его ко рту и залпом выпила.

– Вот и молодец, Сейчас сразу полегчает. Вот курочкой закуси, – суетился вокруг нее Петрович.

– С вами полегчает, – она уже окончательно сдалась.

– Полегчает, Бэлла Павловна. Как до мозгов дойдет, сразу полегчает, – успокоил я ее.

В общем, поездка до Софии удалась. Я вновь крепко и по – братски держал за плечи Петровича, который в такт поезду мотал головой над унитазом. Бэлла Павловна выставила три контрабандных бутылки, которые так же, как и Петрович надеялась на что-либо обменять. Я же, как человек, уже однократно бывавший за границей еще раз своим товарищам объяснил, к каким печальным последствиям может привести контрабанда. Тем более, что у них и без нас русской водки залейся. Бэлла Павловна плохо меня слушала, и, доставая бутылки, крикливо повизгивала: «Гулять, так гулять». И все пыталась меня ущипнуть за руку. Я терпеливо сносил ее заигрывания, но на провокацию не поддался. Для провокации с ее рожей водки было все же маловато. Переехав границу, пить перестали, чтобы привести в порядок изрядно потрепанные за дорогу лица развитого социализма.

На вокзале нас встретили болгарские коллеги, и я расстался со своими советскими коллегами, так как определили жить нас по учительским семьям. Все семьи были наполовину русские. Выполняя интернациональный долг, наши советские женщины – учительницы повыходили замуж за болгар, на деле доказывая, что дело Ленина живет и побеждает. Семья, в которую попал я, была полностью русской: Людмила, так звали мою хозяйку, уже успела овдоветь, детей не было, поэтому первую рюмку пили, не чокаясь, за светлую память мужа. От дороги и волнения сомлел на третьей рюмке, и неприлично задремал прямо за столом. Проснулся же в чистой постели в бодром и приподнятом настроении.