Георгий Янс - Окрашенное портвейном (сборник)

– Конечно, можем. Ты и сейчас нормально живешь. – Произнес я с намеком. – Ладно, вечером мы поговорим. Я сразу после собрания домой. Обещаю.

Уроки прошли легко. До собрания проверил дневники, выпил стакан портвейна, который всегда хранился за высокими томами «Детской энциклопедии». Закурил, начал фантазировать. Я очень люблю фантазировать – красивая жизнь получается. Я представил себе такую картину: сидим мы на педсовете, все внимательно слушают доклад директора. Хороший такой доклад, громкий, четкий. Вдруг в кабинет входит, нет, врывается секретарша и с придыханием в голосе говорит: «Там, там… народная артистка СССР Алла Пугачева приехала, Юрия Ивановича спрашивает». Я встаю и тихо говорю: «Можно выйти, это моя жена. Ключи от квартиры забыла». Учителя начинают мне аплодировать. Или лучше сама Пугачева заглядывает, полная тишина от изумления, и она так нежно говорит: «Юрик, милый, я так по тебе соскучилась». Я же отвечаю жестко, со стальными нотками в голосе: «Алла, будь любезна, подожди за дверью. Мы с коллективом обсуждаем проблемы оптимизации учебного процесса». Она уже смущенно, и, тушуясь: «Как скажешь, милый. Я подожду тебя за дверью».

Посмотрел на часы. До собрания два часа. Заглянул еще раз за «Детскую энциклопедию». Я люблю пить в одиночестве. Жена говорит, что это наипервейший признак алкоголизма. А мне нравится. После второго стакана я обычно ухожу на войну. Как правило, на Отечественную. Вся школа провожает меня. И жена тоже. Иногда настоящая, иногда народная артистка СССР. Настоящая прощается без сожаления, а народная артистка плачет. Через три года возвращаюсь с фронта. Небритый, в шинели без знаков различия. Звоню в квартиру. Открывает жена настоящая. Растерянная и удивленная: «Я думала, что ты геройски погиб». Я молча вхожу в квартиру и вижу любовника, толстого и лысого. Пауза. Потом скидываю шинель на пол, а под ней китель с генеральскими погонами, а на груди сияет звезда Героя Советского Союза, иногда две. Хватаюсь за пистолет. Здесь мои фантазии замедляются. Я в раздумье, кого пристрелить? Так и не решив, еще раз заглянул за «Детскую энциклопедию», закурил. Посмотрел на часы и стал думать: «Сбегать еще за бутылкой или сначала стать Генеральным секретарем»? Рассудок оказался сильнее сердца. Я сбегал за портвейном, но пить не стал. «После собрания выпью».

К началу собрания был почти трезвый. Только запах не рассосался. Но мои родительницы прощали мне эту слабость, в противном случае все давно бы стало известно директору, хотя ему и так много известно. В таких случаях вызывает меня к себе в кабинет и начинает:

– Жалуются на вас Юрий Иванович.

– Кто? За что? – делал я удивленные глаза. – Вы же сами всегда говорите, что у меня со всеми хороший контакт.

– Хватит, ваньку валять. Жалуются, что от вас постоянно перегаром несет.

– От меня? Перегаром? Да быть такого не может. Откуда ему взяться?

– Вот это я и хотел выяснить.

– Я в полном недоумении. Правда, мы с женой по вечерам пьем чай с бальзамом. Может, от него? Точно от него. Сегодня же жене скажу, что получил на работе нагоняй, и, что теперь никакого бальзама.

– Хочешь сказать, – директор привычно перешел на «ты». – Хочешь сказать, что это у тебя от бальзама?

– От него. У меня организм так устроен. Протестует против бальзама. Я проверял. Когда нормально выпьешь, запаху никакого. А, как бальзам… Все, обещаю, больше никакого бальзама.

– Тебя говорить, что-либо бесполезно, – директор устало махнул рукой. Он, в общем-то, мужик нормальный. Его должность обязывает, на сигналы реагировать.

За час провел общую часть, раздал дневники. Потом еще час беседовал индивидуально. Мамы любили со мной поговорить, так как знали о моем очень добром отношении к детям. Мне кажется, что и с мамами я был добр и мил, никогда не отказывался, если кто-то из них приглашали меня в гости. Но сегодня приглашения вежливо отклонил, так как обещал Маняше быть пораньше и трезвым.

Все. Класс опустел. Я засобирался домой, но прежде аккуратно выбил пробку из бутылки старым студенческим способом: с помощью толстой книги. Обычно это был «Капитал» Маркса. Выпил стакан. Заткнул бутылку. Закурил. Бутылку аккуратно положил в «дипломат». Выключил свет в кабинете, и полутемной лестницей стал спускаться вниз. Пока сторож, гремя ключами, открывал мне дверь, предложил ему выпить на «посошок». Мы допили бутылку, покурили. Он посоветовал быть мне бдительным: милиция совсем распоясалась, хватает кого не попадя. И пытался мне поведать, как его позавчера не за что не про что милиционеры повязали. В благодарность за то, что его выслушали, вытащил из тумбочки бутылку такого же портвейна. «Много не налью, – сразу предупредил сторож. – Мне еще всю ночь дежурить». Выпили аккуратно по полстакана. Закурили. «Может, еще по чуть – чуть»? – предложил он. Допили бутылку, и я заспешил на выход.

Вышел на улицу. Свежий воздух не сильно взбодрил меня, но все равно хорошо, – завтра каникулы. Я посмотрел на часы. Магазин еще открыт, взял бутылку портвейна и пошел на электричку. По дороге прикинул, что полбутылки смогу выпить в электричке, а остальное оставлю на потом, на завтрак, так как в школу можно будет не спешить. Войдя в электричку, не стал проходить в вагон, а остался в тамбуре. Шариковой ручки вогнал пробку внутрь бутылки и стал пить из горла. Выпил ровно полбутылки, но неаккуратно: облил галстук. Поэтому я так не люблю носить галстуки: вечно в пятнах. Захотелось чего-нибудь поесть. Закурил. Потом прошел в вагон и сел. Сейчас буду фантазировать. Я, советский разведчик, засланный в самое логово…

Проснулся от того, что стало холодно. Я открыл глаза. В вагоне было темно и тихо. Электричка стояла. Я вышел из вагона и стал озираться вокруг. Станция мне была не знакома. Наверное, я проспал свою остановку. Это открытие меня успокоило. Осталось только понять, сколько сейчас времени, где я и как отсюда выбраться?

Времени было два часа ночи. А станция называлась Серпухов, и первая электричка будет только около пяти утра. Я достал портвейн и выпил от половины бутылки половину, закурил. И стал думать о жене, которая наверняка волнуется. Вчера я ей спать не давал, а сегодня сама не спит. Может быть, развлекается с любовником в нашей постели. Я даже расстроился, когда представил, как он снимает мои тапочки и ложится в кровать из чешского гарнитура, за которым стоял в очереди в магазине всю ночь. Точно в моих тапочках. Не будет же он тапочки с собой в гости носить? Хотя мог и со своими прийти. Звонит ей и говорит, что так, мол, и так, хочу тебя видеть. Она ему, конечно, отвечает, приходи. Муж все равно на ниве просвещения задерживается. Только тапочки с собой захвати, а то наследишь, только помыла полы. Маняша – страшная чистюля. Я допил вторую половину половины бутылки, закурил и скупо по – мужски заплакал: портвейн закончился, а электричка будет не скоро.